На стыке XIX и XX века общество вступило в новую фазу своего развития, капитализм стал мировой системой. Россия вступила на путь капиталистического развития позже стран Запада и поэтому попала во второй эшелон стран.
Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свою непоследовательность и противоречивость, явилась, в конечном счете, важнейшим историческим актом прогрессивного значения. Она стала переломным моментом, гранью между Россией крепостной и Россией свободного предпринимательства, создав необходимые условия для утверждения капитализма в стране.
В представленной контрольной работе будут рассмотрены аграрные реформы, проведенные в капиталистической России, важнейшей из которых, на мой взгляд, является реформа П.А. Столыпина.
В 60-80- х годах в деревне начали выделяться капиталистические элементы - около 20% всех крестьянских хозяйств. Путем аренды и скупки, в своих руках они сосредоточили практически всю землю, подлежавшую купле-продаже, и третью часть надельной земли. В их руках находилось более половины всего рабочего скота, сельскохозяйственные машины, на них работала основная масса сельскохозяйственных наемных рабочих. Ряды наёмных рабочих в основном составляли лично свободные крестьяне.
Втягивание крестьянства в товарно-денежные отношения способствовало разложению этого класса и создавало необходимые условия для развития капиталистического сельского хозяйства. Это выражалось в расширении посевных площадей, росте валовых объемов сельскохозяйственных культур, повышении урожайности, использовании удобрений, машин и т.д.
Так же падение крепостного права являлось и началом развития капитализма в помещичьем хозяйстве. Здесь начинали применять машины агротехнику, что в свою очередь требовало наемной рабочей силы. Превращению помещичьих хозяйств в капиталистические способствовала и выкупная операция. Часть денежных средств, полученных помещиками в результате выкупа крестьян, превращалась в капитал, вкладываемый в сельскохозяйственное производство, промышленность, строительство. Но всё же помещичье хозяйство крайне медленно приобретало капиталистический характер.
В центрально-черноземных районах, где почва имела высокую урожайность, помещики сдавали часть земли в аренду, стоимость которой крестьяне отрабатывали на барской запашке своим инвентарем (по феодальной системе отработок).
За арендованную землю в ряде районов крестьянин расплачивался своей долей урожая, которая могла равняться половине и более всего полученного им совокупного продукта.
В целом же аграрный сектор российской экономики разительно отставал от промышленного, и это отставание все более принимало форму острейшего противоречия между потребностями буржуазной модернизации страны и тормозящим влиянием феодальных пережитков в сельском хозяйстве.
Пережитки феодально-крепостнических отношений существовали еще долгое время. Но, тем не менее, начало капитализма было положено, и после отмены крепостного права капитализм в России стал развиваться высокими темпами. Последовавшее за реформой расслоение крестьянства представляло собой предпосылку расширения внутреннего рынка, без чего невозможен рост капиталистической промышленности.
К 1830 году миллион американцев, в большинстве своем рабов, выращивали хлопок. Сырой хлопок был важнейшей частью экспорта Соединенных Штатов, он стоял в центре финансовых потоков Америки и нарождающихся предпринимательских практик, в основе ее первой современной обрабатывающей промышленности. Как утверждал в 1854 году беглый раб Джон Браун, «когда стоимость хлопка на английском рынке растет, бедные рабы тут же чувствуют это на себе: их гонят сильнее, а кнут хлещет чаще и чаще».
Когда хлопок, а вместе с ним и рабство, стал ключевой частью американской экономики, он сместился и в центр мировой экономики с ее последующими преобразованиями: созданием глобально взаимосвязанной экономики,
Промышленной революцией, быстрым распространением капиталистических общественных отношений во многих частях света и Великим расслоением — моментом, когда несколько частей света совершенно неожиданно стали гораздо богаче всех остальных. Простые волокна, превращаемые в пряжу и ткань, оказались в центре возникновения промышленного капитализма, столь знакомого нам сегодня. Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, в хлопковых портах и на хлопковых плантациях XVIII и XIX столетий. Соединенные Штаты были всего лишь эпизодом в гораздо более масштабной истории, объединившей индийских ремесленников, европейских промышленников и поселенцев, захвативших землю в обеих Америках. Именно эти связи, часто на больших расстояниях, и создали хлопковую империю, а вместе с нею и современный капитализм.
Чтобы понять американское рабство, нужно проанализировать относительную прочность социальных и политических структур в таких местах, как Оттоманская империя XVIII века и Западная Индия 1840-х годов. А чтобы понять связь капитализма и рабства, нужно рассмотреть, наряду с преобразованиями в индийской сельской местности, институциональными структурами капитализма в Великобритании и государственными структурами Египта, как земледельцы в Африке контролировали свою землю и труд.
Именно в этой точке история капитализма переплетается с другим новым полем исследований — мировой историей. Широко известно, что история как научная дисциплина возникла в одной связке с современным национальным государством и действительно сыграла важную роль в его становлении. Именно поэтому большая часть истории очерчивается границами современных государств. В последние годы, впрочем, некоторые историки пытались выйти за их пределы, сведя вместе истории регионального и даже глобального масштабов, — например, Чарльз Майер в работе «Левиафан 2.0: изобретение современной государственности» (Harvard University Press ) и Юрген Остерхаммель в книге «Метаморфозы мира: мировая история XIX века» (Princeton University Press ).
Особо важная роль в этой литературе принадлежит экономической истории, в частности таким новаторским работам, как «Великое расслоение: Китай, Европа и становление современной мировой экономики» Кеннета Померанца (Princeton , 2000) и «Рабочие мира: очерки мировой истории труда» Марселя ван дер Линдена (Brill , 2008). Экономическая история, так долго сосредотачивавшаяся на «национальных» вопросах — «пришествии управленческого капитализма» в США, «организованном капитализме» в Германии, «ростках капитализма» в Китае, — теперь все больше берется за вопросы пошире, рассматривая капитализм как глобальную систему.
Обращаясь к глобальной перспективе, мы по-новому осознаем центральную роль, которую в Соединенных Штатах и других странах сыграло рабство при возникновении современного капитализма. Она позволяет также понять, как эта зависимость от рабства в конечном счете была преодолена позже в XIX веке. Мы начинаем осознавать, что возможность европейских торговцев обеспечивать все возраставшие поставки хлопковой ткани из Южной Азии в XVII и XVIII столетиях была решающей для трансатлантической работорговли, поскольку ткань стала основным товаром, обмениваемым на рабов на западном побережье Африки. Мы понимаем, что быстро разраставшийся рынок южноазиатской ткани в Европе и за ее пределами мотивировал европейцев войти в хлопковую индустрию, процветавшую во всем мире тысячелетиями.
Глобальная перспектива позволяет по-новому осмыслить, как рабство оказалось в центре Промышленной революции. Когда машинное производство хлопчатобумажных тканей распространилось в Великобритании и континентальной Европе, традиционных источников сырого хлопка — особенно земледельцев в Оттоманской империи, а также в Африке и Индии — оказалось недостаточно. Не в силах поддержать монокультурное производство хлопка в этих регионах и преобразовать крестьянские хозяйства, европейские торговцы стали завозить хлопок, выращенный рабами, сперва из Вест-Индии и Бразилии, а к 1790-м — главным образом из Соединенных Штатов.
В итоге способность Европы индустриализировать поначалу целиком опиралась на контроль за экспроприированными землями и рабским трудом в обеих Америках. Она могла избежать ограничений на свои собственные ресурсы — в конце концов, никакого хлопка в Европе не выращивали — благодаря своему растущему и часто насильственному господству над мировыми торговыми сетями, наряду с контролем над огромными территориями в Южной и Северной Америках. В первые 80 лет существования современной промышленности самые существенные объемы сырого хлопка на европейском рынке производились рабами, а не завозились из Китая или Индии с их значительно большими урожаями хлопка.
К 1800 году 25 процентов хлопка, выгружаемого в Ливерпуле, важнейшем в мире хлопковом порту, доставлялось из США; 20 лет спустя эта доля выросла до 59 процентов; а к 1850 году 72 процента хлопка, потребляемого в Великобритании, выращивалось в Соединенных Штатах (эта доля характерна и для других европейских стран). Глобальная перспектива позволяет увидеть, что возможность получать больше дешевого хлопка помогла европейским и североамериканским производителям увеличить производство дешевой пряжи и ткани, что, в свою очередь, позволило им захватить старые хлопковые рынки в Азии, Африке и других местах, запустив в этих частях света волну деиндустриализации. Новшества в международной торговле, инвестиции капитала на больших расстояниях и институты, в которых укоренилась эта новая форма капиталистической глобализации, — все это производные мировой торговли, где господствовал рабский труд и колониальная экспансия.
Взглянув на историю хлопка в глобальной перспективе, можно обнаружить, что рабский труд был признаком не только слабости, но и мощи западных государств и капитала.
Способность подчинить труд в отдаленных местах свидетельствовала о возросшем влиянии европейских и североамериканских владельцев капитала. И в равной степени она демонстрировала их неспособность преобразовать крестьянские хозяйства. Лишь в последней трети XIX века крестьянские производители в Центральной Азии, Западной Индии, Африке и Джорджии, в самих Соединенных Штатах, смогли встроиться в мировую хлопковую империю; так возникал мир, где стало возможным резко расширять выращивание хлопка в промышленных целях, не порабощая при этом рабочих хлопковой отрасли. В самом деле, одно из слабых мест перспективы, всецело сосредоточенной на сказочно прибыльном комплексе «раб/хлопок» довоенного американского Юга, — в том, что она не объясняет, как могла возникнуть хлопковая империя без рабства.
Нам неизвестно, была ли хлопковая промышленность единственным путем к современному индустриальному миру, но мы точно знаем, что она вела к глобальному капитализму. Мы не знаем, могли ли Европа и Северная Америка разбогатеть без рабства, но мы точно знаем, что промышленный капитализм и Великое расслоение на самом деле возникли из котла, где смешивались рабство, колониализм и экспроприация земли. В первые 300 лет экспансии капитализма, особенно после 1780 года, когда он окончательно вступил в свою индустриальную фазу, экономическое положение Соединенных Штатов уж точно покоилось не на мелких фермерах из необработанных земель Новой Англии. Оно держалось на неоплачиваемом каторжном труде американских рабов в таких местностях, как Южная Каролина, Миссисипи и Алабама.
Когда мы прибегаем к важным аргументам о превосходных экономических показателях Запада и связываем их с «превосходными» же западными институтами, вроде права на частную собственность, бережливого правительства и верховенства закона, не нужно забывать, что мир, выкованный западным человеком, отличался и ровно противоположными чертами: обширной конфискацией земли и труда, государственным вмешательством в форме колониализма и верховенством насилия и принуждения. И не нужно злоупотреблять любимой сказкой о капитализме и свободном труде. Мировой капитализм отличают самые разные режимы труда, одним из которых, к тому же ключевым, было рабство.
В эпоху своего расцвета, впрочем, рабство рассматривалось как неотъемлемая черта экономики западного мира. Неудивительно, что в сентябре 1861 года, когда генерал армии Союза Джон Фримонт освободил рабов в Миссури, The Economist беспокоился, что такая «страшная мера» могла распространиться и на другие рабовладельческие штаты, «неся с собою полный крах и всеобщее разорение этих плодородных территорий», а также торговцев из Бостона и Нью-Йорка, «чье благосостояние… всегда извлекалось» в значительной степени из этих территорий.
Рабство умерло не потому, что было непродуктивным или невыгодным, как будут позже утверждать историки. Оно не было каким-то феодальным пережитком, доживавшим свои последние дни.
Рабство умерло из-за жестокой борьбы, оттого, что рабы непрестанно бросали вызов тем, кто держал их в неволе, — успешнее всего в 1790-х в Сан-Доминго (теперь Гаити, место, где родилась первая цветная нация в Новом Свете) — и оттого, что группа аболиционистов мужественно боролась с некоторыми господствующими интересами своего времени.
Отмиранию рабства способствовало то, что оно было системой не только трудовой эксплуатации, но и господства, воплощавшейся в конкретных формах государственной власти. Южные плантаторы имели огромное политическое влияние. Они нуждались в нем — чтобы сохранить сам институт рабства, чтобы расширять свое влияние на новые земли и позиционировать Соединенные Штаты в мировой экономике как экспортера сельскохозяйственных товаров.
Со временем интересы Юга станут все больше конфликтовать с интересами маленькой, но растущей группы северных промышленников, фермеров и рабочих. Способные мобилизовать труд за счет выплаты заработной платы северяне потребуют сильного государства, повышающего тарифы, выстраивающего инфраструктуру для внутренней индустриализации и гарантирующего территориальное расширение свободного труда в Соединенных Штатах. Боясь потерять контроль над основными рычагами власти, рабовладельцы попытаются добиться независимости.
После Гражданской войны в США и других странах возникнет новый тип капитализма. И все же этот новый капитализм с его определяющими чертами — наемным трудом и государствами с беспрецедентным бюрократическим, инфраструктурным и военным потенциалом — будет расти на доходах, институтах, сетях, технологиях и инновациях, порождаемых рабством, колониализмом и экспроприацией земли.
Это наследие по-прежнему с нами. Колоссальное неравенство — внутри страны и между странами, — коим отличается наш мир, во всяком случае, частично — итог продолжительной и жестокой истории капитализма.
Остается по-прежнему много открытых вопросов, как конкретных, так и более общих. Так, мы не можем понять до конца, как методы управления трудом переселились из мира плантации в мир фабрики. Нам нужно более детально исследовать, где именно в Европе и в Северной Америке накапливались доходы от рабства и какое значение они имели для других секторов экономики. Полезным было бы и лучше осознать, каким образом была преодолена плотная экономическая связь северных предпринимателей с рабством. И мы только еще догадываемся, чем чревато переосмысление рабства для более общего понимания капитализма.
Что мы точно знаем, так это то, что истории рабства и капитализма выглядят совершенно иначе, если их рассматривать в связи друг с другом. В следующий раз, когда мы будем гулять по улицам Нижнего Манхэттена или по садам Гарвардского университета, нам следует задуматься по крайней мере о смерти миллионов рабов, благодаря которым это величие стало возможным, и о том, как сегодня сохраняется наследие рабства.
У нас серьёзная претензия к советской власти. Которая совершенно не занималась изучением и вдумчивым просвещением по теме безнравственных истоков зарождения капитализма.
А подменяла это хоть и правдивой, но весьма поверхностной пропагандой.
А ведь они были, эти истоки. Тут и культ стяжательства, ложь и лицемерие, и поголовное обезземеливание крестьянства, и ростовщичество, войны, геноцид, массовые грабежи иных народов, пиратство, жестокий колониализм. Работорговля и использование труда десятков миллионов рабов, наконец.
Да, нам обо всём этом говорили в школе, кроме, разве что, культа стяжательства. Но говорили как-то вскользь, без углублённого изучения явления . И без связывания всех этих нескончаемых безприглядных фактов истории в единую отлаженную систему .
Поэтому когда затевали перестройку, мы внутренне не были готовы так же системно подойти к сравнению советского строя с капиталистическим. И нам представлялось, что полные прилавки западных магазинов есть исключительно следствие некоего, как оказалось - иллюзорного, преимущества капиталистического строя.
Теперь потихоньку становится понятным, что как на худом дереве не может быть добрых плодов , так и на подлой, безнравственной и безчеловечной истории Запада не может сформироваться что-то доброе, гуманистическое, высокоморальное.
О ростовщичестве мы поместили немало публикаций. Давайте теперь посмотрим, а каков был масштаб одного из камней в фундаменте современного капитализма - использования рабского труда миллионов людей.
Первым по времени районом вне Европы, вызвавшим праведные воздыхания благочестивых миссионеров, привлекшим к себе благосклонные взоры алчных купцов и освященные мечи милостивых государей, явился тот земельный массив, который был расположен ближе всего и который нужно было обогнуть, чтобы достичь сказочных богатств Азии, — иными словами, Африка.
Начало военному покорению Африки и порабощению части ее населения в новое время было положено Португалией в середине XV столетия; в последующие годы к этому прибыльному предприятию присоединились Испания, Англия, Франция и Голландия.
Начало современной африканской работорговли на полстолетия предшествовало путешествию Колумба в Западный мир. Первым шагом явились налеты европейцев на западноафриканское побережье и захват ими, посредством довольно грубых и самочинных действий, местных жителей для продажи их на европейских рынках, преимущественно (поскольку речь идет о первых годах работорговли) в Португалии и Испании.
Самое раннее уцелевшее документальное свидетельство об экспедиции с целью поимки рабов — это дневник Азурары, возглавившего один из налетов португальских работорговцев, предпринятый в 1446 году. Оно типично для сотен документальных свидетельств, которым предстояло появиться на свет в будущем, и мы вправе подробнее остановиться на этом событии и ознакомиться с ним по описанию, сделанному его ведущим участником.
Корабль Азурары пристал к берегу в центральном районе западного побережья Экваториальной Африки. Солдаты кучей ринулись на берег, захватили в плен нескольких любопытствующих и сразу же устремились во внутренние области в поисках новых жертв. Здесь они обнаружили поселение; что же касается остального, то мы обратимся непосредственно к документу:
«Они обратили свои взоры в сторону деревушки и увидели, что негры вместе с женщинами и детьми второпях покидали свои хижины, заметив приближавшегося врага. Однако они [португальцы] с именем св. Якова, св. Георгия, а также своей родины Португалии на устах сразу же набросились на них, убивая и захватывая в плен всех, кто попадался под руку. Вот тогда-то вы могли бы насмотреться, как матери бросали своих детей, а мужья — жен, чтобы как можно скорее избежать опасности.
Одни прятались в воде; другие надеялись спастись, спрятавшись под своими хижинами; третьи запрятали своих детей в лежавшие на берегу морские водоросли (где их и нашли позднее наши люди), надеясь, что там они останутся незамеченными. И наконец наш господь бог, воздающий награду за каждое доброе деяние, пожелал, чтобы за тяжкий труд, который они взяли на себя, служа ему, они одержали в тот день победу над своими врагами, а также получили вознаграждение за все свои усилия и траты, ибо они захватили в плен указанных негров — мужчин, женщин и детей — в количестве 165 человек, и это не считая тех, кто погиб и был убит».
Как свидетельствует приведенная цитата, с зверством, обнаруженным в этом деле, могло поспорить одно лишь религиозное ханжество. Так, среди судов, использовавшихся в операциях по работорговле любимым морским героем «доброй королевы Бесс» — сэром Джоном Хокинсом, два корабля носили названия «Иоанн Креститель» и «Иисус».
Этот процесс грабежа и резни — самое прибыльное, за исключением войны, из всех деловых предприятий, знаменующих эру капитализма, — длился свыше четырех столетий; по жестокости он не имеет себе равных во всех ужасающих анналах человеческого угнетения. И как центральная черта процесса первоначального накопления капитала он является главным составным элементом истории капитализма — американского капитализма в особенности.
На протяжении первых пятидесяти лет операции по работорговле служили средством обеспечения рабочей силой плантаций южной Португалии и рудников Испании, а также обеспечения указанных стран, Франции и Англии домашними слугами. Затем, с открытием обоих американских континентов, которые нуждались прежде всего в выносливой рабочей силе, знакомой с горным делом и сельским хозяйством, была утверждена особая функция Африки как крупного резервуара значительной части этой рабочей силы.
В этом-то, очевидно, и должна была заключаться, с точки зрения капиталистической экономики и этики, роль Африки — роль, имевшая особое значение для Северной Америки, в первую очередь для тех ее районов, которым предстояло стать Соединенными Штатами. Особое значение для Северной Америки она имела потому, что в момент появления там европейцев на всей территории, носящей ныне названия Канады и Соединенных Штатов, насчитывалось не более миллиона жителей («индейцев», как прозвали их европейцы), из которых на всю область от Мэна до Флориды и от океана до Аппалачских гор приходилось, вероятно, лишь около 200 тысяч мужчин, женщин и детей.
В связи с нехваткой коренного населения, труд которого можно было эксплуатировать, возникла необходимость в массовом ввозе рабочей силы; в первую очередь она нужна была, и именно в значительных количествах, той плантационной экономике, которую предстояло создать в благоприятных климатических и почвенных условиях, обнаруженных европейцами в зоне от нынешней Флориды до Мэриленда.
А плантационная экономика, в противовес системе ведения сельского хозяйства с помощью многочисленных фригольдеров, представляла особый интерес для правителей Англии, так как она давала в их руки лучшее средство держать под своей властью громадную рабочую армию, необходимую для производства сырьевых материалов, отсутствовавших в самой метрополии.
Для такой экономики требовались многочисленные, лишенные собственности и относительно несвободные рабочие кадры. Значительную часть населения этой категории, преимущественно в форме кабальных слуг (о которых подробнее речь пойдет позднее), предстояло поставлять метрополии и другим районам Европы. И все же бОльшая часть европейского населения нужна была в самой Европе; оголить собственный континент — значило бы нерасчетливо убить курицу, чтобы поживиться ее золотыми яйцами. Кроме того, сотни тысяч рабочих со временем понадобились в колоссальной области, расположенной к северу от Мэриленда, где и сельскохозяйственные (культуры и форма ведения экономики стали совершенно иными.
Путь к ввозу рабов для работы в Английской Америке из густо населенных областей Центральной и Южной Америки был закрыт, так как эти территории уже подпали под господство Испании и Португалии и эксплуатировались ими. Не было возможности ввозить рабов и из Азии, так как, во-первых, покорению Азии суждено было случиться лишь спустя много поколений после путешествия Колумба, а во-вторых, даже независимо от этого, силы и техника европейских государств в ту пору были еще недостаточно развиты, чтобы справиться с проблемой транспортировки рабов морским путем из Азии в Америку.
В условиях, существовавших в XVI и XVII столетиях, возможно было единственное решение — и оно было избрано: покорение и порабощение Африки. Здесь находился континент площадью чуть ли не в 30 миллионов квадратных километров, расположенный достаточно близко и к Европе и к Америке, чтобы он мог быть освоен средствами наличной техники.
Кроме того, он был населен миллионами людей, находившихся на сельскохозяйственной стадии цивилизации; здесь в течение многих столетий они разводили прирученный рогатый скот, выплавляли железо (в Африке этому научились, вероятно, раньше, чем во всем остальном мире), ткали хлопчатобумажные материи, выделывали мыло, стекло, гончарные изделия, одеяла.
Надо еще отметить, что в отличие от индейцев африканцы, порабощенные и привезенные в Америку, находились в чужом краю и, совершая побег или оказывая сопротивление, не могли рассчитывать на помощь своего народа и его социальной организации. Напротив, порабощенные в Африке и привезенные в Новый свет, они оказывались в буквальном смысле слова в цепях, на чужой земле, за тысячи миль от родины и всецело во власти вооруженных до зубов безжалостных хозяев, поддерживаемых всеми силами государственного карательного аппарата.
Операции по работорговле приносили богачам всей Европы, а позднее и купцам Нового света, в первую очередь — Новой Англии, баснословные прибыли, позволявшие за одно-два плавания удвоить и даже учетверить первоначальные капиталовложения. Именно на основе работорговли расцвели в значительной мере такие порты, как, например, Бристоль и Ливерпуль, Перт-Амбой и Ньюпорт.
В этом смысле порабощение африканского континента имело первостепенное значение для развития всемирного капитализма, точно так же как интенсивная эксплуатация Африки, начавшаяся в конце XIX столетия, стала первостепенным фактором мощи всемирного империализма. О размахе этих операций в денежном выражении дает представление тот факт, что стоимость более чем 300 тысяч рабов, перевезенных на 878 ливерпульских судах за десять лет — с 1783 по 1793 год, превысила 15 миллионов фунтов стерлингов; и это данные только по одному порту за одно десятилетие.
Гораздо труднее определить размах этих операций в людском выражении. За 400 лет торговли африканскими рабами в Западное полушарие было привезено живыми примерно 15 миллионов африканцев.
Однако на каждого негра, достигавшего живым этих берегов, приходилось пять-шесть мертвых — погибших в войнах в Африке, во время передвижения невольничьих караванов к побережью, в загонах, где им приходилось дожидаться прибытия судов работорговцев, в частых восстаниях на борту самих судов и, наконец, в течение ужасного шести?, восьми? или десятинедельного «среднего перехода».
А каковы были потери во время «среднего перехода», можно судить по одному примеру, указываемому д?ром Дюбуа в его классическом исследовании «Ликвидация торговли африканскими рабами»: королевская Африканская компания погрузила с 1680 по 1688 год около 60 тысяч рабов, из которых свыше 14 тысяч умерли на море.
Это означает, что за четыре столетия, с XV по XIX век, Африка потеряла порабощенными и убитыми 65—75 миллионов своих сыновей и дочерей, являвшихся к тому же отборной частью населения, так как никто обычно не обращает в рабство старцев, калек и больных. Нельзя не признать одним из чудес истории, что народы Африки выдержали это беспримерное испытание и что ныне они более многочисленны и более высоко организованны, чем когда-либо прежде, и больше того — находятся на пороге полного национального освобождения.
И все же, бесспорно, главный вклад Африки в развитие европейского капитализма и американских колоний — следовательно, и американского капитализма — составила неторговля рабами, как бы прибыльна она ни была. Главный вклад Африки заключался скорее в самом рабстве, в даровом и принудительном труде миллионов негров на протяжении двух с лишним столетий.
Раскрывая причины быстрого и могучего роста американского капитализма, историки указывали — и указывали совершенно правильно — на ряд факторов : колоссальные размеры и сказочные богатства Соединенных Штатов, неучастие Соединенных Штатов в нескончаемых и опустошительных войнах Европы, которые ослабляли их конкурентов, а американской буржуазии позволяли получать громадные прибыли; иммиграцию на протяжении многих поколений миллионов европейцев, азиатов и латиноамериканцев с их мастерством, силой (и рознью, облегчавшей их подчинение и эксплуатацию); наконец, длительное существование буржуазно-демократической республики — идеальной государственной формы в период раннего развития и созревания капитализма. Все эти факторы действительно очень важны, и ниже нам еще не раз представится повод сослаться на них.
И все же не менее важен, чем любой из перечисленных, был тот факт, что в границах развивающегося американского капитализма на протяжении почти трехсот лет проживала значительная прослойка населения (от 10 до 20 процентов его общей численности), которая была в буквальном смысле слова порабощена.
Эксплуатация в этих условиях достигала наиболее интенсивной формы, и прибыли от хлопка, сахара, риса, табака, пеньки, золота, угля и древесины — плодов труда этих миллионов тружеников — исчислялись многими миллиардами. И все это — не считая той ценности, которую негритянское рабство представляло для правителей страны в плане ослабления рабочего движения и поддержки реакции в целом.
Однако вопрос о значении рабства негров довольно сложен, ибо если с точки зрения наиболее полного развития капитализма рабство стало главным препятствием, то с точки зрения экономического покорения американского континента и раннего накопления капитала порабощение негритянского народа явилось неотъемлемым элементом возникновения и роста американского капитализма.
2 Уменьшительное от имени английской королевы Елизаветы I. — Прим. перев.
3 См. главу 3, стр. 54 — Прим. ред.
Во второй половине XIX столетия в России произошли разительные перемены, которые вывели ее рабочий класс в начале XX века на передний край борьбы мирового пролетариата. Еще в середине прошлого века Россия была одной из весьма отсталых стран в Европе.
В ней сравнительно поздно стал развиваться капитализм. В России в то время существовали крепостные порядки, при которых крестьян можно было продавать и покупать, как СКОТИНУ как вещь Подневольный труд был малопроизводительным, а основанное на таком труде сельское хозяйство очень отсталым. Не могла по-настоящему расти и промышленность нуждавшаяся в свободной рабочей силе и внутреннем рынке1. Развитие товарно-капиталистических отношений толкало на уничтожение коепостного гшава но крепостнир^и-помещики упорно сопротивлялись этому.
Гнилость крепостного строя и его вред становились все более ощутимыми. В 1861 году экономическая необходимость и угроза разраставшихся крестьянских волнений заставили царское правительство отменить крепостное право.
После падения крепостного права в России довольно быстро стал развиваться капитализм, прежде всего в промышленности. Количество фабрик и заводов с 1866 по 1890 год увеличилось с 2,5-3 тысяч до 6 тысяч. Появились огромные фабрики и заводы с машинной техникой и тысячами рабочих. Крупные предприятия, насчитывавшие более 100 рабочих, составляли к 1890 году менее семи процентов всех предприятий, но они давали больше половины всего промышленного производства. Железнодорожная сеть увеличилась с 4 тысяч до 29 тысяч километров. Быстро росли большие города - центры экономической, политической и культурной жизни. Возникли новые промышленные районы: Донецкий угольный бассейн, Бакинский нефтяной район. Бее эти перемены произошли за четверть века, на глазах одного поколения.
Развитие капитализма внесло коренные изменения в классовый состав населения. В крепостной России было два основных класса - помещики и крестьяне. С развитием капитализма на арену общественной жизни вышли буржуазия и пролетариат. Зародившаяся еще при крепостном строе буржуазия быстро росла и набирала экономическую силу.
С возникновением и развитием крупного промышленного капиталистического производства появился и рос современный промышленный пролетариат. Только на крупных фабриках и заводах, в горной промышленности и на железных дорогах насчитывалось в 1890 году 1432 тысячи рабочих - вдвое больше, чем в 1865 году, причем почти половина была сосредоточена на крупнейших предприятиях, имевших 500 и более рабочих. Фабрично-заводские рабочие составляли основной костяк огромной армии наемного труда. По подсчетам Ленина, к концу XIX века в России было около 10 миллионов наемных рабочих в промышленности, на железных дорогах, в сельском хозяйстве, строительстве, лесном деле.
Возникновение крупной машинной индустрии и промышленного пролетариата было прогрессивным явлением. Но превращение России в капиталистическую страну, как и всюду, происходило путем усиления эксплуатации трудящихся. За цифрами роста фабрик и заводов, строительства" железных дорог скрывались горе народа, его слезы и кровь. Положение масс было тем более невыносимым, что капиталистическая эксплуатация сочеталась с остатками крепостнического гнета.
Отмена крепостного права проводилась в интересах сохранения помещиками-крепостниками своих привилегий и власти. Крестьян при «освобождении» ограбили самым бессовестным образом. Значительную долю земли, которую крестьяне обрабатывали раньше для себя, помещики отрезали в свою пользу, причем захватили лучшие участки. Отобранную землю крестьяне называли «отрезками». Остальную землю царские власти заставили крестьян выкупать втридорога. Не удивительно, что крестьяне на «освобождение» ответили массовыми выступлениями. Почти полвека после «освобождения» крестьяне выплачивали помещикам за свои потом и кровью политые земли. Только под давлением революции царское правительство отменило с 1907 года выкупные платежи.
Помещики сохранили огромные земельные богатства и власть. Первым и самым крупным помещиком являлся царь. У одной только царской семьи было в Европейской России 7 миллионов десятин, больше, чем у полумиллиона крестьянских семей. Крупное помещичье землевладение являлось основой полукрепостнической эксплуатации. Крестьяне вынуждены были арендовать землю у помещиков на кабальных условиях: обрабатывать своими орудиями и лошадьми помещичьи земли, отдавать помещику половину урожая. «Отработки», работа «пепоналы. Целая армия жандармов, сыщиков, тюремщиков, городовых, стражников, урядников, исправников, земских начальников охраняла царя, помещиков и капиталистов от народа.
Ревностно служила эксплуататорскому строю церковь. К началу XX века в России насчитывалось почти 69 тысяч православных церквей, ПО тысяч священников и 58 тысяч монахов. Кроме того, имелись десятки тысяч служителей других религий. Вся эта огромная армия церковников усердно насаждала религиозный дурман, внушала трудящимся покорность царским властям.
Самодержавие боялось, что свет знаний сделает народ непокорным. Поэтому оно держало массы в темноте и невежестве. Министерство народного просвещения было на деле органом затемнения народного сознания. На школу отпускались гроши - 80 копеек в год на человека. «Кухаркиных детей», как презрительно называли молодежь из рабочих и крестьян, не пускали в среднюю и высшую школы. Почти четыре пятых населения России было неграмотно. Царизм обрекал народ на нищету не только материальную, но и духовную.
Царская Россия была тюрьмой народов. Нерусские народы, составлявшие 57 процентов населения, были совершенно бесправны, подвергались хищнической эксплуатации, терпели унижения и оскорбления. Царские чиновники творили над ними суд и расправу. Национальная культура нерусских народов подвергалась гонению.
Многим народам запрещалось издавать газеты и книги, учить детей на родном языке. Население на Востоке было сплошь неграмотным. Правительство официально называло нерусские наооды «инородцами» старалось ПРИВИТЬ РУСским презрение к ним Царские власти натравливали одну нацию на другую организовывали еврейские погромы резню между армянами и азербайджанцами.
Остатки крепостничества тормозили развитие страны. В сельском хозяйстве к концу XIX века было занято около пяти шестых населения. Несмотря на рост капитализма, Россия оставалась экономически отсталой аграрной страной.
Перепись населения 1897 года дает представление о классах в тогдашней России. Ее населяло 125,6 миллиона человек. Основной массой были крестьяне, из них две трети -бедняки. Почти одну пятую составляли рабочие со своими семьями. Приблизительно столько же насчитывали зажиточные слои - кулаки владельцы мелких предприятий, буржуазная интеллигенция, чиновничество. Примерно два процента было крупной буржуазии, помещиков и высших чиновников.
Трудящиеся и эксплуатируемые массы - рабочие, деревенская беднота, крестьяне-середняки, ремесленники-"Составляли почти четыре пятых населения. И это огромное большинство народа угнеталось и порабощалось кучкой помещиков и капиталистов", верным стражем которых был царизм. Миллионы не-
ЛУ». выкупные платежи означали что в ^еревне сохранились сильные крепостнические пережитки.
Капитализм развивался и в деревне. Крестьянское хозяйство из натурального все больше становилось товарным и все сильнее подчинялось рынку. Развивалась конкуренция, распространялись аренда и покупка земли, все большую экономическую силу приобретали зажиточные хозяева. Под влиянием капитализма шло разложение крестьянства: выделялись кулаки (сельская буржуазия) и беднота (деревенские пролетарии и полупролетарии, как называл их Ленин).
Помещики и кулаки закабаляли крестьян, обрекая их на нищету и вымирание. Неурожай и голод часто посещали деревню. В 1891 году страшный голод охватил до 40 миллионов крестьян. Нужда гнала крестьян из родных деревень в поисках заработка. Часть их совсем оседала в городах, на фабриках и заводах, становилась постоянными рабочими.
Горькой была доля крестьянина. В невероятно тяжелых условиях жили и рабочие, целиком находившиеся во власти капиталиста и царской администрации. Рабочий день продолжался 12-13 часов, а на текстильных фабриках доходил до 15-16 часе:;. Отсутствовала всякая охрана труда. Нищенской заработной платы едва хватало на скудное пропитание. Но и она всячески урезывалась. Рабочего обсчитывали, выдавали заработную плату нерегулярно, по усмотрению хозяина. Особенно донимали"рабочих штрафы. Они часто достигали трети, а то и 40 процентов заработка и налагались по любому поводу. Широко применялся труд женщин и детей. Работали они наравне с мужчинами, а получали, значительно меньше.
"Большинство рабочих жило в фабричных казармах, в общих «спальнях» с двумя или тремя ярусами нар. В каморках по углам ютились 3-4 семьи. Шахтеры обычно жили в лачугах или землянках. Каторжный труд и нищенская жизнь вызывали массовые заболевания, приводили к быстрому истощению и вымиранию рабочих, к высокой смертности детей
Особенно давали себя знать остатки крепостничества в общественной и политической жизни страны. Россия была неограниченной монархией, т. е. власть в ней всецело принадлежала царю, который по своему усмотрению издавал законы, назначал министров и чиновников, бесконтрольно собирал и расходовал народные деньги. Царская монархия по существу была диктатурой крепостников-помещиков которые имели все политические права, пользовались всеми привилегиями, занимали все основные должности в государстве получали из народных денег гпо-мадные пособия. Царское правительство поддерживало крупных Фабрикантов и заводчиков Финансовых ТУЗОВ Напоп не имел никаких политических прав Он не мог свободно собираться высказывать свои мнения и предъявлять требования объединяться в союзы и организации, свободно, издавать газеты и имущего и закабаленного трудового люда города и деревни представляли огромную революционную силу. Но эту силу надо было организовать и политически просветить, дать ей ясное понимание ее интересов и путей борьбы за освобождение от гнета, сплотить вокруг рабочего класса.
Отмена крепостного права не устранила противоречий между крестьянами и помещиками. Вместе с тем развернулись противоречия между рабочими и капиталистами, усиливалась рознь между крестьянской беднотой и кулачеством. Трудящиеся массы страдали и от капиталистической эксплуатации и от остатков крепостного гнета. Интересы народа и всего общественного развития требовали прежде всего уничтожения пережитков крепостничества свержения царской монархии.
Россия к концу XIX века была уже не та, что до 1861 года. В. И. Ленин так характеризовал процессы, происходившие в ней в то время:
«На смену крепостной России шла Россия капиталистическая. На смену оседлому, забитому, приросшему к своей деревне, верившему попам, боявшемуся «начальства» крепостному крестьянину вырастало новое поколение крестьян, побывавших в отхожих промыслах, в городах, научившихся кой-чему из горького опыта бродячей жизни н наемной работы. В крупных городах, на фабриках и заводах все увеличивалось число рабочих. Постепенно стали складываться соединения рабочих для совместной борьбы с капиталистами и с правительством. Ведя эту борьбу, русский рабочий класс помогал миллионам крестьянства подняться, выпрямиться сбросить с себя привычки крепостных рабов» (т 20 стр 141 Здесь и далее цитируется по Полному собранию сочинений В И Ленина изданию пятому) Эти процессы вели к усилению революционного движения
Капиталистические отношения - отношения вольного найма между капиталистами и наёмными рабочими. Отношения между свободными людьми Крепостнические отношения – это отношения между землевладельцем и зависимыми крестьянами Отношения между свободными землевладельцами и крепостными крестьянами
Права и обязанности дворян Сокращён срок службы до 25 лет Запись в полки сразу после рождения Владеют землёй с крестьянами Увеличились крепостные права помещиков 1762 г. – Указ о вольности дворянской Положение крестьян. Права и обязанности Заставляли исполнять любые работы Могли телесно наказывать Крестьян можно продавать и покупать, как товар Запрещено жаловаться на помещиков Правители не требовали от них присяги
Сельское хозяйство Черты аграрного общества Сохраняется трёхполье Используют старые орудия труда Увеличивается барщина и оброки Черты капитализма Формируется товарное хозяйство (разрушается натуральное) Появляются крестьяне – отходники Преобладает аграрное общество, но появляются черты капитализма
Развитие ремесла, промышленности и торговли Появляются поселения, где преобладает занятие ремеслом, а не земледелием Развивается ремесленное производство Растёт количество мануфактур. Развиваются новые отрасли производства Используется подневольный труд. Развивается внутренняя и внешняя торговля ЧТО МЕШАЕТ РАЗВИТИЮ ПРОМЫШЛЕННОСТИ?
Численность рабочих на мануфактурах обрабатывающей промышленности в XVIII в. датаЧисло мануфактур Всего рабочихПринудительно занятые Вольнонаёмные 1726 г Нет данных 1750 г Конец 60-х гг. XVIII в Начало XIХ вв Вопросы и задания. 1.В какой период количество рабочих возрастает быстрее? О чём это свидетельствует? 2.Какой тип рабочих возрастает быстрее? Какой вывод из этого можно сделать? 3.В России растёт количество вольнонаёмных рабочих, но одновременно усиливается крепостное право. Откуда берутся вольнонаёмные рабочие?
Учебник - «История России XVI – XVIII в.», авторы Д.Д. Данилов, Д.В.Лисейцев, Н.С.Павлова, В.А.Рогожкин.- Москва, Баласс, 2011 Презентация составлена в соответствии с методическими рекомендациями к проведению уроков по проблемно-диалогической технологии, изложенной в методическом пособии Л.А.Малкова, Д.Д.Данилов, С.В. Миничева. Российская и Всеобщая история. 7 класс. Методические рекомендации для учителя. - Москва, Баласс, 2009
