Чем отличается современная «коммуналка» от подобной квартиры сто лет назад? Как возник данный тип жилья и чем он был особенно выгоден советской власти? Насколько странные формы принимает идея справедливости в современных коммунальных квартирах и что такое «параноид жилья»? Наконец, как сохранить свою индивидуальность в пространстве с чужими правилами? Разбираемся вместе с «Моноклер».

Прообраз коммунального жилья возник в конце XVIII века. Историки утверждают, что в то время сдавать жилплощадь сразу нескольким семьям было выгоднее. Поэтому одна большая квартира превращалась в несколько арендных участков: это могли быть отдельные комнаты или помещения, разбитые всевозможными перегородками и занавесками на так называемые «углы». Такой тип съёмного жилья просуществовал довольно долго. Известно, что в начале XX века во время жизни в Петербурге художник Марк Шагал был вынужден арендовать именно такую площадь:

«Снять комнату было мне не по карману, приходилось довольствоваться углами.

Даже своей кровати у меня не было. Я делил постель с одним мастеровым. Этот работяга с угольно-черными усами был просто ангелом.

Из деликатности он забивался к самой стенке, чтобы оставить мне побольше места», – пишет он в своей автобиографической книге «Моя жизнь».

Однако наибольшее распространение коммунальное жилье получило после революции в результате насильственных «уплотнений». Тогда, согласно указу В.И. Ленина, советская власть принудительно вселяла рабочих и нуждающихся в просторные квартиры богатых горожан. В 1917 году к таким квартирам относили те, в которых количество комнат равнялось или превышало число жильцов. В один момент в малонаселенных помещениях вместо одной стали проживать до десяти и более семей. Более того, работоспособных подростков и пенсионеров из богатых слоев общества могли принудить к обязательным общественным работам. Так, согласно указу вождя от 1917 года, они должны были следить за правильным распределением продуктов для всего населения квартиры.

С этого момента коммунальная квартира становится крайне популярным типом жилья. На одной, хотя и очень просторной, жилплощади могли умещаться десятки человек. Иметь свою отдельную комнату стало практически непозволительным. Ютящиеся по углам семьи пользовались одним общественным пространством – общей кухней, ванной и туалетом.

Интересно, что норма квадратных метров на человека постоянно снижалась. Если в 1919 году считалось, что личности достаточно 9 квадратных метров, то к 1927 году этот норматив снизился до 5,7 квадратов. При этом, если комната отдельного человека оказывалась больше, тот обязан был заявить об этом и найти себе соседа в течение двух недель. Если гражданин не укладывался в срок, то к нему могли подселить совершенно постороннего человека.

Историки замечают, что советская власть быстро поняла выгоду от коммунальных квартир – каждый из жителей был на виду. Именно в это время огромное количество доносов являлись «соседскими». Иногда граждане действительно сдавали диссидентов, а порой просто использовали форму доноса как удобный способ избавления от неугодных жильцов. В частности, о подобных случаях можно прочесть в книге С. Алексиевич «Время секонд хэнд».

Читайте также:

Советская власть рухнула, но «коммуналки» остались. Сегодня абсолютной столицей по коммунальным квартирам является Санкт-Петербург. Только по официальной статистике, сейчас в таких помещениях проживает более полумиллиона человек.

После приватизации многие владельцы отдельных комнат по-прежнему делят общее пространство с чужими, порой часто меняющимися арендодателями. В центре Петербурга до сих пор живы семи- и даже десятикомнатные коммунальные квартиры. В каждой из комнат может проживать как один человек, так и целая семья. Все эти люди, совершенно разные по профессии, привычкам и социальному статусу, каждое утро встречаются на общей кухне и пользуются общей ванной.

Исследователи говорят о том, что для новичка жизнь в коммунальной квартире требует определенной психологической адаптации. Это место, в котором и сегодня все личное и индивидуальное начинается и заканчивается за порогом комнаты. А вне ее начинается общественное пространство, бал, в котором правит определенный набор правил.

Кандидат исторических наук, профессор факультета антропологии Европейского университета в Санкт-Петербурге Илья Утехин в своем цикле лекций «Антропология коммуналки» замечает, что важнейшим моментом коммунального взаимодействия является справедливость, которая, например, выражается в графиках уборки или счетах за электроэнергию. Именно поэтому вынужденные находиться в одном пространстве люди пытаются урегулировать свою жизнь с помощью всевозможных табличек, записок и памяток, которые сегодня нередко можно увидеть в петербургских «общежитиях».

«Дамы и господа, просьба не вывешивать на веревки предметы нижнего туалета, трусы и прочее. Можно сушить в комнате на трубах и батареях. У нас не рабочее общежитие и не колхоз, а квартира в центре Санкт-Петербурга», – гласит правило, найденное исследователем в одной из коммунальных квартир.

Период адаптации проходит совершенно по-разному: кто-то влюбляется в особенную атмосферу «коммуналок», кто-то быстро устает от мелькающей череды малознакомых лиц.

Не секрет, что во многих коммунальных квартирах время от времени атмосферу накаляют бытовые конфликты, которые происходят от невозможности договориться. При постоянной обостренной вражде с соседями человеку может казаться, что те желают ему навредить – обокрасть, намеренно испачкать его вещи, подслушивать под дверью, сплетничать, вторгаться в личную жизнь, избегать общих правил. При этом на самом деле реальность может сильно отличаться от возникших на нервной почве домыслов.

Илья Утехин отмечает:

«Вообще, в обычном, а не патологическом коммунальном быту довольно много навесных замков: человек, живущий в коммунальной квартире, все время ждет от окружающих, что они что-то у него украдут или нанесут ему какой-то иной вред. То есть логика, которой руководствуется нормальный человек, оказавшийся в ситуации коммунальной квартиры, ничем не отличается от логики человека, страдающего параноидом жилья ⓘ Психическим расстройством, при котором личность уверена, что ее окружение постоянно причиняет ей вред. — Прим.ред. ».

Почему же сегодня, несмотря на такое количество трудностей, так много людей предпочитает заселяться в коммунальные квартиры? Безусловно, основным фактором остается экономический: цена аренды комнаты в коммунальной квартире, как правило, значительно дешевле аренды любого другого жилья. Однако есть и другие причины.

В отличие от коммунальных квартир советского времени, для которых характерно тотальное вмешательство в личную жизнь, частая невозможность выбора другого жилья и соседей, отсутствие перспективы переезда, перенаселенность пространства, современные «коммуналки» зачастую не подразумевают глобального стресса. В мире, ориентированном на индивидуальность, жители пытаются дистанцироваться друг от друга настолько, насколько это возможно. Зачастую их не связывает ничего, кроме пресловутых табличек с правилами, что позволяет более свободно выражать свою индивидуальность.

К ещё одной причине можно отнести эстетический фактор. Особенно это характерно для Северной столицы. На сегодняшний день большинство коммунальных квартир в Петербурге расположены в центре города, в старинных домах, имеющих столетнюю историю и являющихся памятниками архитектуры. Их стены пережили дореволюционный период, приход советской власти, блокаду и времена перестройки. Во многих домах сохранились старая планировка и интерьер: в отдельных комнатах можно встретить печи и камины, несущие сегодня чисто декоративную функцию, высокие потолки позволяют превращать помещение в двухэтажное с помощью дополнительных надстроек, в некоторых парадных сохранилась лепнина, а на фасадах зданий – многочисленные барельефы. Безусловно, ветхость таких зданий иногда создает определенные проблемы. Однако по мнению градозащитников, именно благодаря тому, что жители коммунальных квартир, как правило, не заботятся о ремонте общественных мест, здания продолжают сохранять свою аутентичность и наполнять жизнь живущих в них людей совершенно особым колоритом повседневности.

Обложка: фрагмент картины «Битва Масленицы и Поста», Питер Брейгель Старший, 1559 г.

лБЛ ЦЙФШ Ч ЛПНХОБМЛЕ.

фБЛПК ЧПРТПУ. оЙЛПЗДБ ОЕ ЦЙМБ Ч ЛПНХОБМШОПК ЛЧБТФЙТЕ, Б ЧПФ ОБЧТОПЕ ФХФ ЧПФ ФБЛ РПМХЮЙФУС, Й НОЕ ЛБЛ-ФП УПЧУЕН ОЕ РТЕДУФБЧМСЕФУС ЛБЛ ЬФП ПВЩЮОП РТПЙУИПДЙФ. нПЦЕФ ЛФП-ОЙВХДШ РПДЕМЙФШУС ПРЩФПН, ФБЛ ФБН ПВЭЕЕ РПМШЪПЧБОЙЕ РТПЙУИПДЙФ ЛХИОЙ, ЧБООПК ЙФР, ЕУМЙ НПЦОП,Б ФП ЧППВЭЕ РТЕДУФБЧЙФШ ОЕ НПЗХ. ъБТБОЕЕ УРБУЙВП.

пФЧЕФЙФШ

цЙЧХ Ч ПВЭЕЦЙФЙЙ ЛЧБТФЙТОПЗП ФЙРБ (ФБ ЦЕ ЛПННХОБМЛБ)У 96 ЗПДБ.
нОЕ РПЧЕЪМП,-ЛПННХОБМЛБ ЧУЕЗП "ОБ 2 ИПЪСЙОБ". фП ЕУФШ НЕУФБ ПВЭЕЗП РПМШЪПЧБОЙС НЩ ДЕМЙН ФПМШЛП У ПДОПК УЕНШЕК (ЦЙЧХФ МАДЙ Й УЕЛГЙСИ ОБ 3-4 УЕНШЙ!).
ч ЧБООПК Х ОБУ ПВЭЙЕ ЧЕТЕЧЛЙ. (дОЙ ЗМПВБМШОЩИ УФЙТПЛ НЩ ЛБЛ-ФП ЮЕТЕДХЕН: С ЗБТБОФЙТПЧБООП УФЙТБА РП ЧПУЛТЕУЕОШСН, Б УПУЕДЛБ ИПДЙФ РП УНЕОБН,-УФБТБАУШ ПФУМЕЦЙЧБФШ, ЛПЗДБ Х ОЕЕ ЧЩИПДОПК, Й ОЕ ПУФБЧМСФШ Ч ЬФПФ ДЕОШ ВЕМШС ОБ ЧЕТЕЧЛБИ)
оБ ЛХИОЕ ЧЕТЕЧПЛ РТЙОГЙРЙБМШОП ОЕФ (Б Ч ДТХЗЙИ НЕУФБИ УМХЮБМПУШ ОБВМАДБФШ ЛБТФЙОЛХ "ФТХУЩ Й ОПУЛЙ ОБД ЮХЦЙН УХРПН")
рМЙФБ Й ТБЛПЧЙОБ ОБ ЛХИОЕ-Х ЛБЦДПЗП УЧПС. х ЛБЦДПЗП УЧПС ЛМБДПЧЛБ (Х НЕОС ФБН ФПЦЕ ЧЕТЕЧЛЙ ЧЙУСФ,-ПЮЕОШ ХДПВОП ДМС ТБЪЧЕЫЙЧБОЙС ОЙЦОЕЗП ВЕМШС).
дЕЦХТУФЧП ЪБЛМАЮБЕФУС Ч РПДДЕТЦЙЧБОЙЙ ЮЙУФПФЩ РПМБ (НЩФШЕ РПМПЧ 3 ТБЪБ Ч ОЕДЕМА), НЩФШЕ ХОЙФБЪБ УП УРЕГЙБМШОЩН УТЕДУФЧПН- 1 ТБЪ Ч ОЕДЕМА, РПДДЕТЦБОЙЙ ЮЙУФПФЩ ДЧЕТЕК,-ЬФП ХЦ ЛБЦДБС ИПЪСКЛБ УБНБ(ДЧЕТЙ Ч ЧБООХА Й ФХБМЕФ НЩ РПДЕМЙМЙ НЕЦДХ УПВПК). нЩФШЕ ЧИПДОПК ДЧЕТЙ Й ЛТБЫЕОЩИ УФЕО- ЬФП ХЦ ЛПНХ ЪБИПЮЕФУС. чБООХА РПУМЕ УЕВС ПРПМБУЛЙЧБЕЫШ, ЮФПВЩ ОЕ ВЩМП ЧПМПУ Й НЩМБ, РЕТЕД УПВПК-НПЕЫШ ЭЕФЛПК. оБЫБ УЕНШС НПЕФУС ЮБЭЕ, РПЬФПНХ С 2 ТБЪБ Ч ОЕДЕМА ПВТБВБФЩЧБА УРЕГЙБМШОЩН УТЕДУФЧПН (ЧПДБ Ч ЗПТПДЕ ТЦБЧБС, ЧБООБС РБЮЛБЕФУС ОЕ УФПМШЛП ПФ НЩФШС, УЛПМШЛП ПФ УБНПК ЧПДЩ)
чТЕНС РПМШЪПЧБОЙС ЧБООПК Ч "ЮБУЩ РЙЛ" (ЧЕЮЕТОЕЕ ЧТЕНС) НЩ ПЗПЧПТЙМЙ ПУПВП: НЩ НПЕНУС У 19 ДП 20:30. юБУ ДП Й ЮБУ РПУМЕ-НПАФУС ПОЙ. фП ЕУФШ ДТХЗПК УЕНШЕК ЧБООБС Ч ЬФП ЧТЕНС ОЕ ЪБОЙНБЕФУС. пУФБМШОПЕ ЧТЕНС- ЛФП РЕТЧЩК ЪБОСМ. оХ, ПФДЕМШОЩЕ УМХЮБЙ, ЛПЗДБ Ч "УЧПЕ ЧТЕНС" РПНЩФШУС ОЕ ХДБЕФУС, ПЗПЧБТЙЧБАФУС У УПУЕДСНЙ.
уЧПЙ ТБЛПЧЙОЩ Й РМЙФЩ ИПЪСКЛЙ НПАФ УБНЙ, ЛБЛ Й ДЧЕТЙ Ч УЧПЙ ЛПНОБФЩ.
х ЛБЦДПЗП УЧПК ЪЧПОПЛ У РПДРЙУБООЩН ОПНЕТПН ЛПНОБФЩ (ЧЙДБМБ, ЮФП Й ЖБНЙМЙЙ РПДРЙУЩЧБАФ).
х ОБУ ЕУФШ ДПЗПЧПТЕООПУФШ, ЮФП ЕУМЙ ОБ УЧПЕК РМЙФЕ ЧУЕ ЛПНЖПТЛЙ ЪБОСФЩ, ФП НПЦОП ЧПУРПМШЪПЧБФШУС УПУЕДУЛПК РМЙФПК. фПМШЛП ЕУМЙ ЮФП-ФП Х ФЕВС ЙЪ ЛБУФТАМЙ ХВЕЦБМП ОБ УПУЕДУЛХА РМЙФХ,-ПВСЪБФЕМШОП ЧЩНЩФШ, Й ДБЦЕ ВПМШЫЕ, ЮЕН ФПВПА ЙУРБЮЛБОП.
й ЕУМЙ РТЙЫЕМ ИПЪСЙО Й ЕНХ ОХЦОБ ЬФБ ЛПНЖПТЛБ,-ЕУФЕУФЧЕООП, ПУЧПВПДЙФШ.
еДЙН ЛБЦДЩК ЪБ УЧПЙН УФПМПН ОБ ЛХИОЕ.
уНЕОЙФШ ЪБНПЛ, УНЕОЙФШ УМПНБЧЫЙКУС ДХЫ Й Ф.Р. -ДЕОШЗЙ РПРПМБН.
рЕТЕЗПТЕЧЫЙЕ МБНРПЮЛЙ Ч НЕУФБИ ПВЭЕЗП РПМШЪПЧБОЙС НЕОСЕН РППЮЕТЕДОП (ПДОП ЧТЕНС Х ОБУ ВЩМ "ПВЭЙК ЖПОД", Ф.Е. ОБ ПВЭЙЕ ДЕОШЗЙ РПЛХРБМЙ ПЛПМП 10 МБНРПЮЕЛ Й ЛМБМЙ Ч ПВЭЕДПУФХРОПЕ НЕУФП, ОП ЬФП ЛБЛ-ФП ОЕ РТЙЦЙМПУШ), ЛБЛ Й ФХБМЕФОХА ВХНБЗХ.
дЕЦХТУФЧП "УДБЕФУС" (ПУПВП ФЭБФЕМШОПЕ НЩФШЕ РПМБ, ХОЙФБЪ) Ч РПОЕДЕМШОЙЛ.
ч "НЕУФБИ ПВЭЕЗП РПМШЪПЧБОЙС" (ЛПТЙДПТ, ЛХИОС, ЧБООБС, ФХБМЕФ) НЩ ИПДЙН Ч ФБРПЮЛБИ, Б ДПНБ-ВПУЙЛПН.
лХТЕОЙЕ ОБ ЛХИОЕ,-ВПМШОПК ЧПРТПУ. с ОЕ ЛХТА Й НПЙ ДЕФЙ ОЕ ЛХТСФ:-). уПУЕД-ЛХТЙФ, ВЩЧЫ.НХЦ-ФПЦЕ. лПЗДБ С ИПФЕМБ РПЧЕУФЙ ЛБНРБОЙА РТПФЙЧ ЛХТЕОЙС ОБ ЛХИОЕ, НХЦ НЕОС ОЕ РПДДЕТЦБМ. нХЦЙЛЙ ЛХТСФ, УЮЙФБЕФУС, ЮФП Ч ПФЛТЩФЩЕ ЖПТФПЮЛЙ. оЙЛБЛ ОЕ ЪБЧЕДХ ФБЛПК ЧЕОФЙМСФПТ ОБ ЖПТФПЮЛХ.
пУОПЧОПЕ РТБЧЙМП ЛПННХОБМШОПК ЛЧБТФЙТЩ:
ое фтпзбфш юхцйе чеэй!
еУМЙ ЮХЦПЕ ВЕМШЕ НЕЫБЕФ-ОЕ УОЙНБФШ ЙМЙ ДЧЙЗБФШ УБНЙН, Б ЪЧБФШ ИПЪСЕЧ. еУМЙ ЮХЦБС ЧЕЭШ НЕЫБЕФ,- РПРТПУЙФШ ИПЪСЕЧ РПДЧЙОХФШ.
йнефш лбл нпцоп неошые фпюел упртйлпуопчеойс.
оЙ Ч ЛПЕН УМХЮБЕ ОЕ ЪБЧПДЙФШ ПВЭЙИ ЧЕЭЕК, ЛБЛ ФП:ФТСРПЛ, ЧЕДЕТ, УФЙТБМШОЩИ НБЫЙО:-) рПФПНХ ЮФП ЬФП ЙУФПЮОЙЛ ЛПОЖМЙЛФБ,- Х ЧУЕИ ТБЪОПЕ РПОСФЙЕ П ЮЙУФПФЕ. ыЧБВТБ -ОБЫБ, ОП РПМШЪХАФУС ПВЕ УЕНШЙ.
тБУРМБОЙТПЧБФШ ЛХИОА ФБЛ, ЮФПВЩ РХФЙ ИПЪСЕЛ ОЕ РЕТЕУЕЛБМЙУШ.
(х ОБУ ЬФП ОЕ ПЮЕОШ ЧЩИПДЙФ-ЛХИОС ХЪЛБС. рПЬФПНХ ХЦЕ НОПЗП МЕФ ЙУРЩФЩЧБА ЦХФЛПЕ ЮХЧУФЧП "УФПА Ч РТПИПДЕ":УЙДЙЫШ ЪБ УФПМПН, Б ЪБ УРЙОПК ЛФП-ФП ИПДЙФ).
рпнойфш, юфп йнееыш фблйе це ртбчб, лбл упуедй.
фП, ЮФП ЛФП-ФП УФБТЫЕ ЙМЙ ЛФП-ФП ЪДЕУШ ДПМШЫЕ ЦЙЧЕФ, ОЕ ЕУФШ ПУОПЧБОЙЕ, ЮФПВЩ ЪБОСФШ ВпМШЫХА РПМПЧЙОХ ЛХИОЙ, ЪБОСФШ 2 ЛМБДПЧЛЙ Й УЛБЪБФШ, ЮФП "ЪДЕУШ ВЩМП ДП ЧБУ ФБЛ ЪБЧЕДЕОП, Й ОЕЮЕЗП УЧПЙ РПТСДЛЙ ОБЧПДЙФШ", ТБЪЧЕУЙФШ УЧПЙ ЧЕТЕЧЛЙ Й ОЕ ДБЧБФШ ЧЕЫБФШ ДТХЗЙЕ Й Ф.Р.
х ОБУ "ТБЪОЙНБАЭБС УФПТПОБ" ЛПОЖМЙЛФПЧ - ЛПНЕОДБОФ ПВЭЕЦЙФЙС. оЕ ЪОБА, ЛХДБ ПВТБЭБФШУС ЦЙФЕМСН "ОПТНБМШОЩИ" ЛПННХОБМПЛ. л ХЮБУФЛПЧПНХ, ОБЧЕТОПЕ.
оХ ЧПФ, ЧТПДЕ ВЩ Й ЧУЕ ОБРЙУБМБ. еУМЙ ЕУФШ ЕЭЕ ЧПРТПУЩ- УРТБЫЙЧБКФЕ.

бОЕЛДПФ РП ЬФПНХ РПЧПДХ ЕУФШ.
лПННХОБМШОБС ЛЧБТФЙТБ. цЕОЭЙОБ РПЫМБ Ч ЧБООХА НЩФШУС. уФПЙФ ПОБ ФБН, ЪОБЮЙФ, НПЕФУС. б УПУЕД РТПГБТБРБМ Ч ПЛТБЫЕООПН ПЛПЫЛЕ ДЩТПЮЛХ Й, ФБЛ УЛБЪБФШ, ОБВПМАДБЕФ ЪБ РТПГЕУУПН. цЕОЭЙОБ ЕНХ Й ЗПЧПТЙФ: "юЕЗП ЧЩМХРЙМУС? вБВЩ ЗПМПК ОЕ ЧЙДЕМ, ЮФП МЙ?" б ПО ЕК Й ПФЧЕЮБЕФ: "дБ ОХЦОБ ФЩ НОЕ! с УНПФТА, ЮШЙН ФЩ НЩМПН НПЕЫШУС!"
ьФПФ БОЕЛДПФ ОБЙВПМЕЕ РПМОП ПФПВТБЦБЕФ УЙФХБГЙА. ч ЛПННХОБМЛБИ ОБ ЛБЦДХА ЛПНОБФХ РТЙИПДЙФУС УЧПС ЛПОЖПТЛБ ОБ РМЙФЕ, Х ЛБЦДПЗП УЧПС РПУХДБ, ЧБООПК Й ХВПТОПК РПМШЪХАФУС РП НЕТЕ ОБДПВОПУФЙ, ОП ДПМЗП ЬФЙ РПНЕЭЕОЙС ОЕ ЪБОЙНБАФ. оБ ФЕМЕЖПОЕ "ОЕ ЧЙУСФ". хВПТЛБ НЕУФ ПВЭЕЗП РПМШЪПЧБОЙС ПУХЭЕУФЧМСЕФУС РП ЗТБЖЙЛХ.
вХТОП ПВУХЦДБАФ ЦЙЪОШ УПУЕДЕК Ч ЙИ ПФУХФУФЧЙЕ, Ф.Е. "НПАФ ЛПУФЙ". уМПЧПН, ЦЙЧХФ ЛБЛ Ч ПВЭЕЦЙФЙЙ. вХДШФЕ ЗПФПЧЩ Л ФПНХ, ЮФП РШСОЩК УПУЕД, РТЙДС ДПНПК ДБМЕЛП ЪБ РПМОПЮШ, ОБЮОЕФ ВХСОЙФШ Й ПТБФШ, Й ФЕН УБНЩН ТБЪВХДЙФ ЧУЕИ ЦЙМШГПЧ. вХДШФЕ ЗПФПЧЩ Л ФПНХ, ЮФП Х чБУ ВХДЕФ ОЕ ЛПНОБФБ, Б РТПИПДОПК ДЧПТ, ЮФП ЛТХЗМПУХФПЮОП ЧУЕН ПФ чБУ ЮЕЗП-ФП ОБДП ВХДЕФ.
оП ЕУМЙ УПУЕДЙ ОПТНБМШОЩЕ, Б ОЕ ВБВЛЙ, ЛПФПТЩН РТПЗХМЩ ОБ ЛМБДВЙЭЕ УФБЧСФ, ФП ЧУЕ ВХДЕФ ОПТНБМШОП. оЙЛФП ОЕ УЛБЦЕФ, ЮФП УЧПА ЛБУФТАМА ОЕ ОБ ФХ ЛПОЖПТЛХ РПУФБЧЙМ, Й Ф.Д. фПЗДБ ЦЙФШ НПЦОП. уЮЙФБКФЕ, ЮФП чБН РПЧЕЪМП У УПУЕДСНЙ. оП ФБЛПК ЧБТЙБОФ- УЛПТЕЕ ЙУЛМАЮЕОЙЕ, ОЕЦЕМЙ РТБЧЙМП.
б ЧППВЭЕ, ЪБЮЕН чБН ЛПННХОБМЛБ? нПЦОП ОБКФЙ ПФДЕМШОХА ЛЧБТФЙТХ. ъОБЕФЕ, ОЕ ПЮЕОШ РТЙСФОП ЦЙФШ ОБ ЧЙДХ, ДБ ЕЭЕ ЛПЗДБ ФЕВЕ ЛПУФЙ НПАФ, Б РПФПН ЛПУСФУС.
ъБФП ЛБЛПК ЛБКЖ РТПУОХФШУС ХФТПН, ЧЩКФЙ Ч ЛХИОА, ЪБЦЕЮШ учпа ЛПОЖПТЛХ, РПКФЙ, ОБРЕЧБС, Ч ХВПТОХА. чЪСФШ ЗБЪЕФХ, РТЙПФЛТЩФШ ДЧЕТШ Й У РПНПЭША УЧЕФБ, РТПВЙЧБАЭЕЗПУС ЮЕТЕЪ ЬФХ ЭЕМШ, ЮЙФБФШ. й ОЕ РПФПНХ, ЮФП УЧЕФБ ОЕФ, Б РПФПНХ, ЮФП ТХЛЙ ОЕ ДПИПДСФ ЧФПТПК ДЕОШ МБНРПЮЛХ ЪБНЕОЙФШ. й ОЙЛФП ОЙЮЕЗП ОЕ УЛБЦЕФ, РПФПНХ ЮФП ЬФП нпс МБНРПЮЛБ, нпс ХВПТОБС, нпс ЛЧБТФЙТБ. б ЧЕЮЕТПН "ХРБУФШ" ОБ ФЕМЕЖПО, ЪБОСЧ ЕЗП йОФЕТОЕФПН ЮБУБ ОБ 2-3, Й ЧЛМАЮЙФШ ФХ НХЪЩЛХ, ЛБЛХА ное ИПЮЕФУС УМХЫБФШ, ЧЛМАЮЙФШ ФПФ фч ЛБОБМ, ЛПФПТЩК ное ЪБИПЮЕФУС УНПФТЕФШ. й ОЙЛФП ОЕ РТЙВЕЦЙФ Й ОЕ УЛБЦЕФ, ЮФПВ РЕТЕЛМАЮЙМ ЙМЙ РПФЙЫЕ УДЕМБМ.
оЕФ, ОЕ РПКНЙФЕ НЕОС РМПИП. с ОЕ СЧМСАУШ СТЩН РТПФЙЧОЙЛПН ЛПННХОБМПЛ Й ОЕ УПВЙТБАУШ ОБЧСЪЩЧБФШ ЛПНХ-ФП УПЧА ЧПМА. рТПУФП С УЮЙФБА, ЮФП ЛБЦДБС УЕНШС ДПМЦОБ ЙНЕФШ ПФДЕМШОХА ЛЧБТФЙТХ. ьФП, ФБЛ УЛБЪБФШ, ЙДЕБМ.
хДБЮЙ!
Justin.

В типичной питерской коммуналке жил всего раз, примерно месяца три. Это была большая 6-ти комнатная квартира, стоящая на берегу фонтанки, которая отделяла нас от промзоны. Войдя в квартиру сразу попадаешь на большую, очень странной планировки пятиугольную кухню, неизвестно когда в последний раз мытую. Туалет и ванная были раздельные, но по одной штуке на всех, а жило нас там 12 человек. Стариков не было, только развеселый молодняк, причем довольно разнообразный.

Две комнаты заселяли две пары старых друзей - музыкантов и актеров, у них был очень классный проект: полурэп, полумексиканские мотивы, плюс костюмы, плюс постановка и истории. Жили они там давно и все время говорили нам, что эта квартира затягивает и если из неё быстро не съехать, то не съедешь уже никогда.

Самые большие комнаты были у меня с девушкой и у Феди. Федя там старожил, у него было целых два окна и балкончик. Он был матерый гитарист и мульти-инструменталист, вся комната была завалена муз.инструментами. К нему постоянно приходили друзья очень сомнительного вида, от молодых ребят из явно музыкальной тусовки до сорокалетних мужиков с завода, видимо, за гашишом. Еще к нему иногда приходил русскоговорящий негр-алкоголик, работающий дворником и приехавший откуда-то с женой. Как-то раз он накидался и уснул на кухне, проснулся обоссанный и пошел на работу.

Еще прикольным был Юра. Рыжий замкнутый гей, который всеми силами скрывал свою ориентацию, хотя всем всё было понятно и наплевать. Ел одну гречку и качался, но никак не мог раскачаться, ходил в милом пышном халате, повесил огромную икону над дверью и по утрам провожал молодых мальчиков, а если это кто-то замечал то пытался отмазаться идиотскими объяснениями.

А по поводу жизни - неудобно конечно! тараканы, грязь, все старое, пробки выбивает, людей слишком много. Но очень весело и живо, если вы не супер-интроверт и любите трешоватый угар, то очень советую.

А той коммуналкой, как и всем подъездом(а то и всем домом) владеет поп, который раньше был раввином, так мне сказали.

Как-то удалось пожить в 19-ти! комнатной коммуналке на берегу реки Мойки, в пяти минутах от Дворцовой площади. В ней было достаточно легко заблудиться, лабиринты ещё те, конечно. Кстати, душ и туалет был в двух экземплярах, но это к сожалению, не препятствовало очередям и моим вечным опозданиям именно по этому поводу.

Кухня вообще отдельная тема. Мне кажется, в каждой коммуналке, есть бабушка, которая постоянно что-то готовит на кухне, вот у нас была такая мадам с перегарным флером, которая частенько забывала про еду на плите, и кухня дымила по-чёрному.

По поводу публики, в основном, здесь жила молодёжь, поэтому контачить со всеми были легко, да и затусить у кого-то в комнате тоже запросто. А, ну и конеееечно, была вечно недовольная, ноющая баба, которая грозила всех выселить, хотя сама тоже была арендатором.

Комната была жутко маленькая и практически пустая, но атмосферная просто запредельно. Вся она была обклеена вырезками из газет XIX-XX века, репродукциями картин, была даже какая-то репродукция "пластмассового" Иисуса и рисунок "парень, летающий на радуге" от бывшего жильца, завершало композицию 3-х метровое обшарпанное окно, откуда постоянно завывал ветер.

Пишу и думаю, там и прошло то самое, абсолютно беззаботное и немного сумасшедшее (когда в комнате 10м2 тусит 15-17 человек) студенческое время. Эх, хорошо было.

Не знаю, передаст ли это фото атмосферу. Но просто оставлю это здесь.

Да. В 1966 году в Ленинграде нас было в одной 18-ти метровой комнате 5 человек: мои дед и бабушка, мои очень молодые родители (19 лет) и я. Комната была разгорожена бамбуковой ширмой, за ней был устроен "кабинет" отца -- письменный стол и книжный шкаф и обалденная вещь -- крутящееся кресло. Соседи, ещё две семьи/две комнаты, были неприятные -- в одной был сильно пьющий отец. Помню, как по всей квартире травили клопов, помню, как мама пыталась улучшить дизайн кухни, самостоятельно соорудив нечто вроде кухонной стенки. Помню огромную форточку сталинского дома, из которой мне показывали салют. К счастью, у нас был ещё и загородный дом, куда можно было уехать со мною почти на весь год, а позже -- на каникулы. В 1975 мои родители дождались-таки своих двух комнат. Их бывший обитатель получал квартиру по очереди. Это был прекрасный коттедж, построенный после войны пленными немцами, уютная зелёная улица, дворы с арками, маленькая Европа. Некоторые коттеджи были двухэтажными, с деревянными лестницами. У нас было две комнаты и одни соседи -- ж\д проводники, часто уезжающие по работе. Соседка ездила в Финляндию и покупала там вещи и продукты, скажем так, отличающиеся от советских. Соседи были нормальные, с ними можно было нормально общаться. Сосед давал мне почитать свои книги, а я украдкой чистила ему ботинки)) У меня была своя, СВОЯ!! комната. Жила я там с 9 до 17 лет. Потом нашёлся подходящий вариант сложного многоходового обмена и мы стали счастливыми обитателями трёхкомнатной "хрущёвки".

В 1980-е и 1990-е годы, бывая в разных коммунальных квартирах, я обратил внимание на висевшие в некоторых из них рукописные правила, объясняющие, как нужно себя вести в какой-то части квартиры, или инструкции, как
чем-нибудь пользоваться.

Зачем появляются правила? Для того чтобы разрешать конфликтные ситуации, вводить в норму экстремумы поведения. В повседневной жизни этих экстремумов не так много, поэтому обычно в квартирах объявлений и правил мы не встречаем. Почему же в коммуналках они появляются?

Коммунальная квартира — это особенный тип жилья: там люди живут друг с другом не по своему желанию, часто они принадлежат к разным социальным, этническим, профессиональным группам, и у них нет никого, кто бы ими управлял, — это отличает коммуналку от квартиры, в которой разные люди снимают комнаты у одного хозяина, потому что в последнем случае именно хозяин устанавливает правила.

В Советском Союзе существовал универсальный документ, который назывался «Правила пользования жилым помещением». Эта безличная инструкция должна была регулировать повседневность разных квартир. Я впервые увидел этот документ в одной коммунальной квартире — он лежал на видном месте, и в нем некоторые строчки были подчеркнуты красным карандашом. Выделенные места касались таких вещей, которые требуют приложения усилий и которые не очень хочется, но обязательно надо делать. Например, ремонта.

Само по себе наличие правил и даже их подчеркивание не означает, что все жильцы этой квартиры будут автоматически им следовать. Кто-то в каждом конкретном случае должен определять, подпадает ли данная ситуация под данное правило и правильно ли реализована та норма, которая в этом правиле сформулирована.

Кто эта инстанция? Это мог быть квартуполномоченный — то есть человек, которого выбрали жильцы и который являлся связующим звеном между жилищной администрацией (жилконторой) и жильцами. Он следил, чтобы все вовремя платили квартплату и вообще вели себя правильно. Но если такого человека нет, жильцы должны самоорганизовываться. И они начинают придумывать все более и более густую сеть правил.

Скажем, в «Правилах пользования жилым помещением» может быть написано, что нужно делать влажную уборку и мыть сантехнику. Но жильцы могут решить, что общих правил недостаточно, и начать их дополнять — например, написать, как часто и какими моющими средствами нужно мыть ванну, а как ни в коем случае мыть нельзя, чтобы не снять с нее эмалевый слой.

«Хороший пример того, как соотносятся правила официальные и правила рукописные, самодеятельные, встретился мне в одной квартире, где было написано на стене: «С 7 часов утра и до 23 часов вечера соблюдать тишину». В правилах официальных ровно наоборот — там написано соблюдать тишину с 23 часов вечера до 7 утра. Но квартуполномоченная решила, что не хватает регламентации — нужно обязательно еще и другую половину циферблата покрыть».

Илья Утехин

В 1920-е годы, когда правила только начали придумывать, они обсуждались в прессе. В частности, в пункте о том, что после 23 часов нельзя шуметь, предлагалось сделать оговорку: если люди тихо, никого не беспокоя, устраивают праздник, это дозволяется. Проблема здесь в «тихо» — как в каждом конкретном случае понять, тихий звук или громкий? Беспокоит он других или не беспокоит? Можно определить громкость в децибелах — но то, насколько хорошо звук слышен в соседнем помещении, зависит не только от его громкости, но и, например, от толщины стен. Кроме того, если появляется такая норма, нужно решить, кто будет всякий раз эту громкость измерять.

«Из этой ситуации нет выхода, потому что жизнь бесконечно богаче сети правил, в которые наивные жильцы пытаются поймать наше существование».

Илья Утехин  

Конспект

Ключевой вопрос коммунального общежития — справедливость. Иллюстрацией здесь могут послужить таблицы подсчета затрат на электроэнергию, газ или телефон и расписания дежурств, в которых отмечено, кто из соседей когда должен выполнять какие обязанности.

Как все это связано с представлениями о справедливости?

Ни счета, ни обязанности не делятся поровну между всеми жителями квартиры. Жильцы даже не всегда могут вам сразу сказать, сколько человек здесь живет. В таблицах расчета количество жильцов может каждый раз считаться по‑разному: к примеру, плату за электроэнергию, потраченную в местах общего пользования, могут делить между всеми людьми, живущими в квартире, а со счетом за телефон могут возникать вопросы. Все ли пользуются телефоном? И не пользуется ли им кто-то больше других? Бремя оплаты в результате может распределяться между жильцами неравномерно.

Особенно показательно отношение коммунальных жильцов к оплате электричества. Несмотря на то что в советское время оно было очень недорогим, люди рассчитывали доли до копеек. Дело здесь в том, что затратам электроэнергии зачастую придавался символический смысл. Так, одна пожилая дама требовала, чтобы некий сосед платил за электричество больше, чем она, на том основании, что ее визитеры должны были звонить в звонок один раз, а его — четыре раза. И к нему часто ходили гости. Ей казалось, что, таким образом, на его звонок в среднем расходуется больше электроэнергии.

По этой же причине в местах общего пользования, например в туалете, могло быть несколько лампочек и несколько выключателей. Гость, зажегший первую попавшуюся лампочку, рисковал спровоцировать жуткий коммунальный скандал. В некоторых случаях выключатели располагались не рядом с туалетом, а в комнатах жильцов.

Такого рода истории рассказывают не столько о крохоборстве, сколько о способе мышления жильцов коммунальных квартир.

В коммунальной квартире все несут солидарную ответственность за каждого: если кто-то за что-то не заплатил или что-то сломал, это создает неудобство для всех — частная проблема действительно оказывается делом каждого.

Справедливость — это всегда вопрос о том, как делится внутри определенного сообщества некий отпущенный ему ограниченный ресурс. Американский антрополог Джордж М. Фостер на примере крестьянских сообществ в Мексике описал представление о том, что любые блага, которые даются некоторому замкнутому сообществу откуда-то сверху, ограниченны. Это касается не только материальных ценностей, но и детей, хороших супругов, хорошей работы, вообще удачи в жизни. Носителю такой картины мира кажется, что если у кого‑то чего-то больше, чем у других, то это произошло за их счет. Это порождает зависть, которая пронизывает все отношения в сообществе и заставляет каждого следить за участью соседа. У зависти могут быть разрушительные последствия, поэтому слишком много благ — это тоже плохо, особенно в коммунальной квартире, где все знают, какая у кого часть общих благ. Это связывает наши рассуждения о доле и о справедливости с другой темой — с темой приватности.

«Я приведу напоследок один очень яркий пример, который показывает, что речь здесь идет не о материальных благах, не о материальной ценности, а о чем-то другом — и материальные блага оказываются символическим заместителем этой ценности. Это моя любимая история про спички.

Коробок спичек стоил одну копейку. Не было ничего на свете дешевле спичек. И один сосед, уезжая на дачу, оставил на своем кухонном столике коробок спичек. Когда он вернулся с дачи, он своего соседа обвинил в том, что тот пользовался его спичками. Как он узнал? Очень просто: перед отъездом все спички были посчитаны. По-видимому, это была осознанная провокация. Он знал, что его спичками будут пользоваться. И когда признавший свою вину сосед решил в качестве компенсации морального и материального ущерба отдать целый коробок спичек, тот взял этот коробок и выбросил его в окно со словами: «Мне не нужны твои долбаные спички, мне нужно, чтобы мои вещи оставили в покое».

Илья Утехин  

Конспект

На одной коммунальной кухне однажды было оставлено следующее объявление:

«Дамы и господа, просьба не вывешивать на веревки предметы нижнего туалета, трусы и прочее. Можно сушить в комнате на трубах и батареях. У нас не рабочее общежитие и не колхоз, а квартира в центре Санкт-Петербурга».

По всем коммунальным законам трусы, висящие на всеобщем обозрении, вписываются в норму: если белье висит в комнате, оно ассоциируется с ее хозяином, а на кухне становится безличным, неизвестно чьим. То есть требования, которые предъявляет автор, не соотносятся с традиционными коммунальными представлениями. Причина в том, что автор живет в квартире постоянно, а адресаты его записки временно — и первый считает себя вправе навязать вторым свои представления. Берясь истолковывать правила, он ставит себя в иерархии власти выше других. Другое дело, что этому можно и не подчиниться.

Тема с трусами обращает наше внимание на проблему приватности. Люди, которые живут в коммунальной квартире, не являются друг другу родственниками, но осведомлены друг о друге в такой степени, которая обычно свойственна родственным отношениям. Они чувствуют по запаху, что у соседей на обед, знают, как часто и кто приходит к ним в гости, слышат, чем они занимаются. И, разумеется, знают, как выглядит соседское белье.

В советской культуре слова «приватность» не существовало, но потребность в ней была. В одной из жалоб жилец просил разрешить ему поставить перегородку в комнате, где он жил вместе со своей бывшей женой. Он мотивировал это необходимостью «бытового самоограждения». «Бытовое самоограждение» — ближайший аналог понятия «приватность».

У нас у всех есть потребность в соблюдении дистанции, в некой информационной безопасности. Размер этой дистанции отличается от культуры к культуре, и обычно человек может претендовать на соблюдение норм, которые присущи его культуре. Нам всем кажется естественным, чтобы нас не толкали, не читали наши письма, не залезали в ящик нашего стола, не рылись в наших вещах. Несмотря на это, в коммунальной квартире приватность постоянно и вынужденно оказывается проницаемой.

После революции уплотнению подлежали так называемые богатые квартиры — то есть квартиры, в которых количество жильцов было меньше или равно количеству комнат. Для человека, изначально жившего в отдельной квартире, необходимость постоянно находиться «на сцене» часто становилась большой проблемой. Его детям, которые тут выросли, это уже было не так тяжело.

Важно, что почти все вторжения в чужое приватное пространство оказываются в коммуналке мотивированными, часто — необходимостью установить справедливость. Например, если вы занимаете туалет или ванную дольше того времени, которое считается разумной и справедливой долей, к вам могут постучать и напомнить, что пора освободить это место другим. Даже если вы находитесь за закрытой дверью, все знают, где вы и сколько времени вы там провели.

Иногда вторжения в приватность требует установление справедливости в отношении затрат. Скажем, чтобы решить, сколько должен платить за электроэнергию человек, обладающий утюгом, нужно выяснить, сколько часов в неделю или в месяц он этим утюгом пользуется. Этот вопрос имеет отношение к его частной жизни — но беспокоит всех, поскольку касается установления справедливости.

«Я покажу еще один документ, который имеет отношение к теме приватности и демонстрирует, что эти вторжения действительно продиктованы практической необходимостью. Я не буду зачитывать всю записку: в ней одна жилица говорит другой, что вытащила содержимое ее шкафчика, где хранится грязное белье, и обнаружила там тараканов. Нужно бороться с тараканами, понятно. Но средством борьбы с тараканами оказывается вторжение в приватность — этот вопрос не решить, если все вместе что-то не придумают. Что там, в этом шкафчике в ванной, — это не просто вопрос любопытства соседки. Вполне возможно, что это искренняя обеспокоенность проблемами гигиены и тараканов. Тараканов в прямом, не метафорическом смысле».

Илья Утехин  

Конспект

В этом эпизоде речь пойдет о той грани между нормальностью и психической патологией, которая постоянно присутствует в коммунальном быту как нечто проницаемое: некоторые виды психопатологии логически организованы точно так же, как нормальный быт.

Значительную часть почты участковых милиционеров, прокуроров и депутатов разных уровней, по крайней мере в центральных районах Ленинграда — и позже Петербурга, — составляют заявления с просьбой разрешить конфликты, разгоревшиеся в коммунальных квартирах.

К примеру, пожилая женщина пишет заявление в милицию:

«Прошу призвать к порядку Бурыкина Максима. Хулиганит и ворует все подряд, ничего нельзя оставить на кухне. Издевается ежедневно. Из комнаты все выкрали, на кухне крадут кастрюли и крышки от кастрюль. Две крышки украли и не вернули. Теперь украл еще две крышки. Я пришла из магазина, стоят две кастрюли на столе без крышек, все отказываются, никто не брал. Я им сказала, буду звонить сейчас в милицию. Тогда (называет фамилию соседки ) решила отдать с большой кастрюли крышку, а вторую крышку нашла на полке у Максима среди их крышек и отдала мне. Долго ли будет продолжаться воровство бабушки и внука? Прошу принять строгие меры к этим распоясавшимся ворам».

Вполне вероятно, что все эти события происходят исключительно в воображении человека, много лет прожившего в коммунальной квартире и страдающего специфическим параноидальным расстройством, которое отечественные психиатры называют «параноид жилья». Такие люди считают, что соседи стремятся нанести им моральный и материальный вред — воруют, трогают на кухне своими грязными руками их имущество (соседи и соседское имущество часто ассоциируется с грязным, в отличие от своего, чистого), а в более серьезных случаях подпускают им в комнаты газ.

В некоторых случаях эти страхи достигают патологических размеров. Нечто подобное бывает у людей, которые живут в отдельных квартирах, но они больше склонны винить в своих бедах что-нибудь далекое. В коммунальных же квартирах ближайшими кандидатами в злодеи оказываются соседи — или родственники, с которыми ты живешь в одной комнате.

Интересно, что в этом случае поведение человека начинает повторять поведение, в котором он обвиняет окружающих. Скажем, человек, обвиняющий соседей в том, что они у него воруют, начинает сам воровать у соседей — он думает, что отдаст, когда они отдадут ему его имущество, — или портит их вещи, увидев, что его вещи якобы испорчены.

И воровство, и подмена, и порча имущества встречаются в действительности. Одна из моделей советских холодильников даже была снабжена замочком, чтобы холодильник можно было запереть; люди самостоятельно приваривали к кастрюлям специальные ушки для замочков. Вообще, в обычном, а не патологическом коммунальном быту довольно много навесных замков: человек, живущий в коммунальной квартире, все время ждет от окружающих, что они что-то у него украдут или нанесут ему какой-то иной вред. То есть логика, которой руководствуется нормальный человек, оказавшийся в ситуации коммунальной квартиры, ничем не отличается от логики человека, страдающего параноидом жилья.

«Параноид жилья и то, что логика патологического мышления абсолютно изоморфна логике мышления нормального человека, с той разницей, что нормальное мышление допускает критику, а патологическое мышление для критики непроницаемо, — это, наверное, одна из самых поразительных вещей, которые я смог понять относительно устройства коммунальной повседневности».

Илья Утехин

Показательным примером того, что и патология, и норма развиваются из одного флакона, оказываются так называемые виртуальные кражи: кто-то обвиняет соседа в воровстве, иногда даже вызывает милицию, начинается следствие, а потом якобы украденная вещь находится. И это как в анекдоте: ложечки нашлись, а все остальное осталось в душе навсегда. 

Конспект

Жалобы и обращения простых советских людей к высоким руководителям могут многое рассказать о том, что представляют собой власть и государство с точки зрения советского человека.

Прежде всего обращают на себя внимание правительственные телеграммы на красных бланках — то есть телеграммы, отправленные по адресу: Москва, Кремль.

Вот один пример:

«Москва, Кремль, Хрущеву. Срочно принять меры. Квартирный вопрос».

Поскольку телеграммы такого рода не единичны, можно сделать вывод, что они не бессмысленны. Требовать срочно принять меры может тот, кто имеет на это право. Отправительница этой телеграммы точно не имеет права ничего указывать Хрущеву — так что текст, очевидно, составлен таким образом, чтобы зацепить внимание. Вероятнее всего, эти телеграммы были нужны, чтобы осуществлять так называемый самозахват: если одна из комнат в коммунальной квартире освобождается и кто-то занимает ее без достаточных на то оснований, его могут оттуда выселить. Но если он отправляет такую телеграмму, ситуация замораживается до тех пор, пока на нее не придет ответ. На получение ответа уходит около месяца, за который можно собрать все необходимые документы и легализовать свое право на захваченную жилплощадь.

На примере более длинных текстов видно, как человек пытается выразить свою уникальную ситуацию на том языке, на котором, по его мнению, власть может его понять.

Я приведу две цитаты, чтобы показать, каким может быть результат:

1. «Естественно, что живой человек думает лишь о том, чтобы добиться нормы повседневных вещей. У меня этой нормы нет».

2. «Не могу найти угла для остатка своей жизни».

Жалоба и обращение были одними из немногих жанров письменной речи, находившихся в распоряжении людей, не принадлежавших к книжной письменной культуре. Так же как и письма в газеты, они рассматривались советским руководством как важный канал обратной связи. Соответственно, граждане тоже считали писание жалоб, доносов и писем в разные инстанции очень полезной для государства деятельностью — которая к тому же в некоторых ситуациях позволяет получать дивиденды за счет тех людей, на которых осуществляется донос.

В начале любой официальной жалобы или обращения указываются автор и адресат письма. Но одного и того же человека можно назвать
по-разному: можно указать его государственные и другие посты, можно использовать какие-нибудь эпитеты вроде «дорогого вождя» или «любимого руководителя».

Сообщая о себе самом, человек должен показать, что он имеет на такое обращение право. Право это дано ему тем, что он внес свой вклад в нечто общегосударственное: много лет работал на благо родины, был ранен, до революции участвовал в революционном движении и был исхлестан нагайкой. Так, автор письма в газету «Известия», написанного в 1963 году и адресованного известной журналистке Татьяне Тэсс, сообщает:

«Вся моя жизнь прошла по тяжелому пути, еще в детстве я узнала подземскую, где сидела с матерью, которая плюнула в лицо городовому».

В этой конструкции хозяином всех благ является патерналистское государство. Подданные находятся у него на полном содержании, и оно через систему распределения благ имеет возможность их контролировать: человек может жить только там, где прописан, лечиться — только в ведомственной или районной поликлинике, отправить детей только в ведомственный или районный детский сад. Следовательно, если человеку казалось, что система дала сбой, он мог это исправить, только обратившись к хозяевам благ наверх.

Граждане активировались к праздникам, юбилеям, выборам и съездам: «Грядут выборы в Верховный Совет, а настроение у нас очень плохое», — пишет в жалобе человек, прекрасно понимая, что выборы — это чистая декорация. Но декорация очень важная: государство чувствительно относилось к тому, чтобы граждане демонстрировали свою лояльность, в частности участвуя в выборах.

Пожалуй, наиболее любопытными являются обращения, не связанные непосредственно с личной выгодой, но требующие принятия каких-то решений ради всеобщей справедливости. Один из таких примеров — письмо Брежневу. Называется этот текст «Предложение»:

«Работая ряд лет общественным инспектором, мне приходилось встречаться с жилищными непорядками. В чем они проявляются? Хотелось бы отметить, что многие граждане в пригородах Ленинграда выстроили себе дачи. Причем эти дачи числятся только юридически, именуются как летние дачи, а фактически большинство из этих дач пригодны для постоянного жилья в течение года. <...> При законе местные советы смогли бы установить пригодность этих дач к постоянному жилью, и тогда бы на 80 % дачный фонд стал бы постоянным жилым фондом».

Автор этого письма говорит, что есть такие дачи, на которых можно жить постоянно, а их не учитывают в качестве постоянного жилого фонда. Получается, что владельцы таких дач могут претендовать на еще одну комнату в коммунальной квартире. Это несправедливо, поэтому нужно принять соответствующий закон.

«Вполне возможно, что никакой прямой выгоды этот человек не получит, даже если такой закон будет принят. И такое незаинтересованное неравнодушие очень показательно. Советский человек всегда был готов бороться с тем, что нарушает справедливость распределения благ. Благ, которые приходят сверху, от государства».

Илья Утехин  

Конспект

Я хочу показать два документа, характерных для своей эпохи и для того типа отношений, который складывался между людьми, в частности благодаря их совместному проживанию.

Первый документ был направлен в дирекцию и местный комитет универмага Гостиный Двор жильцами некой квартиры по улице Петра Лаврова. По‑видимому, Гостиный Двор имел отношение к соседке, которая жила с ними в одной квартире.

«В нашей квартире совместно с нами проживает свыше 15 лет гр. [...] Бая Иосифовна, работающая в универмаге. В кв-ре Б. И. ведет себя скромно, корректно, вежливо, и мы все жильцы относимся к ней с большим уважением. Указанное заявление мы решили вам написать на тот случай, если к вам поступит кляузное заявление гр-ки [...], чем неоднократно она занималась все эти годы, стараясь оклеветать и очернить порядочных людей. Дело в том, что семья [...] (мать 60 лет, дочь 40 лет и двое детей) — это бич нашей квартиры: они терроризируют всех жильцов. Они пакостят всем жильцам, сами учиняют скандалы и дебоши и сами же строчат доносы-кляузы в различные организации на всех жильцов вплоть до детей. Даже на первоклассниц Свету и Таню гр. [...] ходила жаловаться в школу. У нас в квартире проживают в основном люди преклонного возраста, больные, и мы никак не можем справиться с [...] (зачеркнуто ). Все, что ни напишет гр. [...], это абсолютная ложь».

И несколько подписей.

Письмо написано в 1964 году. Оно представляет собой превентивный донос. Такого рода письма были в большой стопке документов, доставшихся московскому художнику-концептуалисту Илье Кабакову и подтолкнувших его к работе над коммунальными инсталляциями. Там тоже было много достоевщины, много кусания себя за хвост и в том числе превентивности в отношении доносительства. Подобные тексты заставляют нас погрузиться в эту атмосферу, где преследователь и жертва связаны одной цепью, находятся в одном густом растворе и не хотят из этого раствора никуда деться.

То, что это в какой-то мере сохранилось до наших дней, иллюстрирует совсем свежий документ — письмо, направленное в австрийское консульство в Петербурге и датированное 2003 годом. Судя по некоторым признакам, аналогичные письма были разосланы в консульства разных государств.

«Уважаемый господин генеральный консул! Обратиться к вам меня заставляют следующие обстоятельства. В коммунальной квартире по вышеуказанному адресу вместе со мной проживает гражданка Магниткина [...]. Гражданка Магниткина в течение длительного периода времени нигде не работает, имеет передо мной задолженность, постоянно мешает нормальному проживанию в коммунальной квартире, нарушая покой и тишину после 23 часов, являясь домой в нетрезвом виде с посторонними гражданами, угрожает мне. Гражданка Магниткина ведет беспорядочную половую жизнь с гражданами иностранных государств, используя их впоследствии в качестве финансовой поддержки. 18.09.03 я обнаружила пропажу из мест общего пользования квартиры своих личных вещей. В их краже я подозреваю гражданку Магниткину, так как следы несанкционированного проникновения в квартиру отсутствуют. По данному факту мной был вызван наряд милиции, который произвел задержание посторонних лиц, находившихся в нашей квартире. И в отделении милиции Центрального района Санкт-Петербурга подано заявление с просьбой привлечь Магниткину к ответственности, предусмотренной действующим законодательством. Магниткина в настоящее время продает комнату в коммунальной квартире и пытается оформить выездную визу. Убедительно прошу вас в случае обращения Магниткиной за оформлением выездной визы иметь в виду вышеперечисленные обстоятельства. С уважением, подпись».

Здесь много чего намешано. С одной стороны — черты милицейско-бюрократического стиля заставляют задуматься, не работает ли автор этого обращения в милиции или на какой-нибудь бюрократической должности. С другой стороны, в тексте есть очень наивные утверждения, которые показывают, что вооруженность бюрократическим языком — чистой воды декорация. Например, речь идет о выездной визе, которой в 2003 году уже не было, а австрийское консульство в Петербурге не выдает не только выездных, но даже и въездных виз: это почетное консульство.

«Ну и вообще, если задуматься, что же здесь происходит? Эта Магниткина так мешает ей жить — и вот наконец она, наверное, уедет куда-нибудь, хоть в Австрию, хоть еще куда-нибудь. И слава богу: значит, никто тебе больше не будет мешать. Нужно помочь ей уехать. Ан нет: если она уедет в Австрию, то иностранные граждане, которых она использует в качестве материальной поддержки, устроят ей такое счастье, подобного которому тебе никогда не получить. А если тебе его не получить, пусть и ей его не будет — пусть она рядом с тобой мучается в этой коммунальной квартире, а ты будешь писать на нее доносы. Потому что если ее не будет, то с кем же воевать?»

Илья Утехин

Эта жертва необходима, чтобы сохранять пассионарную повседневность, наполненную борьбой за справедливость, в которой можно реализовать свое неравнодушное отношение к делу.

Эти черты, которые воспитала в советском человеке в том числе коммунальная квартира, в значительной мере остаются с нами. По крайней мере у тех наших людей, большая часть жизни которых прошла в окружении коммунального быта. 

Где на правах собственности или договоров соцнайма проживают несколько семей, не связанных между собой родственными связями. Вынужденное проживание под одной крышей очень разных людей часто порождает конфликтные ситуации, доходящие до открытых сражений. Чтобы совместное существование, объединенное местами общего квартирного , не превращалось в локальные конфликты и открытые коммунальные войны, следует соблюдать общепринятые правила.

Некоторые основные правила мирного сосуществования на одной территории

Хотите жить комфортно с соседями, без скандалов и разногласий, соблюдайте общепринятые правила.

В случае, если вам не удается призвать к совести нарушителей квартирного покоя, знайте, что слушать громкую музыку, принимать шумных гостей и производить ремонтные работы после 23 часов запрещено. Ваши просьбы игнорируются? Имеете полное право обращаться в правоохранительные органы.

Места общего пользования - коридор, кухня, ванная комната и туалет - должны быть доступны для всех проживающих и никто не в праве устанавливать запреты и преграды для пользования ими. Если возникают конфликты, будет разумным установить график посещений.

Если вы не смогли договориться с соседями полюбовно о проведении совместного ремонта, вызывайте представителей ЖЭКа. Составляйте акт о том, что, для сохранности помещений, ремонтные работы произвести необходимо. Специалисты управляющих организаций составят смету работ. При отказе участвовать в расходах, ремонт можно произвести за счет одного из собственников и взыскать по суду долю других жильцов. Акт ЖЭУ или ЖЭКа - основной документ для предоставления в суд.

Главное – договариваться

Все можно решить, договариваясь. Самый худой мир в коммунальной квартире лучше затяжной или острой фазы военных действий. Такие конфликты могут длиться годами, осложняя жизнь всем. Было время, когда страна массово жила в коммуналках, и примеров того, что соседи становились родными людьми, помогали и поддерживали друга даже после разъезда по отдельным квартирам, масса. Важно настроится на доброжелательные отношения, умение считаться с другими и не диктовать свои условия жильцам общей квартиры.

Учитывайте то, что люди не могут думать одинаково У каждого собственные взгляды и предпочтения. Не вступайте в дискуссии и обсуждения политических вопросов, избегайте ситуаций, когда обычный разговор переходит на личности. Политические взгляды меняются, политики сходят со сцены, а испорченные отношения налаживаются трудно.

Не стоит заводить животных, если хоть один из жильцов против. Есть вероятность того, что вы устроите себе и четвероногому любимцу невыносимую жизнь.

Никогда не берите без разрешения вещи , даже самые незначительные, не входите в комнаты других жильцов, не постучавшись. С мелочей обычно и начинаются затаенные обиды, которые при первом же конфликте вырастают в скандал.

Особенности проживания в коммунальной квартире заставляют выявлять и взращивать в себе великое искусство дипломатии. О всякой мелочи нужно договариваться. Даже о том, куда ставить стиральную машинку или детский велосипед.

Желание найти общий язык с жильцами коммуналки и выработать приемлемые для всех общие правила проживания - это залог того, что ваша совместная квартира не станет ареной скрытых и явных сражений.