Семье не хватает денег что делать. Почему нам вечно не хватает денег и что с этим делать. Мы не любим копить

15 Апреля 2016 Марат Гайнуллин Фото: Вячеслав Шишкоедов

В свое время большой челябинский поэт Михаил Львов назвал известного челябинского педагога Максима Клайна «человеком фантастической биографии». Смею дерзнуть: этот роскошный эпитет в известной мере применим и к нашему герою.

Уроки Шаргунова

Челябинск для меня город совершенно не безразличный, - признается Сергей Шаргунов. - Дорогой, можно сказать, родной город! Я здесь уже раз 20 бывал.

Во-первых, неоднократно проводил уроки в 31-м лицее, где есть замечательная литературная гостиная, которую организовал сам директор Александр Попов, которого мы со своими друзьями-писателями в свое время отстаивали. Кстати, по моим стопам сюда стали приезжать и другие писатели: Захар Прилепин, ректор Литинститута Алексей Варламов. Надо отдать должное педагогам этого лицея, сумевшим удивительным образом заинтересовать тех, кто, казалось бы, пришел учиться физике и математике, одновременно - литературой и историей.

Приходилось мне выступать и в Челябинском госуниверситете. Студенты разнообразны. Каждый раз я стараюсь заинтересовать журналистским делом. Не все остаются в деле. Например, на моем курсе совсем немногие пошли в журналистику.

Многие ребята, из тех, кому я преподавал, старшеклассники и студенты, - потом присылали мне свои произведения. Потом эти тексты выходили на сайте «Свободная пресса», который входит в десятку самых читаемых и популярных интернет-ресурсов.

В Челябинске живет очень интересный поэт и драматург Константин Рубинский, с семьей которого дружат мои родители. Я тоже очень хорошо знал Анастасию Ивановну Цветаеву - она‑то как раз и познакомила Рубинских с моими родителями. Мой папа работал в свое время в «Еманжелинском рабочем».

Мне приходилось быть и на ЧТЗ, общаться с рабочими. На заводе раньше была замечательная поэтическая студия, точнее литобъединение, носившее имя Михаила Львова.

Когда мой дедушка Иван Иванович Шаргунов погиб на фронте, бабушка переехала в Еткуль. Здесь у меня живет очень много родни. Мой дядя Коля работает на ЧТЗ. Мои родные живут и в Челябинске, и в Еманжелинске, и в Копейске. Бываю у них…

Семейный альбом

Его генеалогическое древо - маленькая энциклопедия, состоящая из великих людей России. Отец - Александр Иванович Шаргунов, настоятель московского храма Святителя Николая, глава комитета «За нравственное возрождение Отечества».

Мать Сергея Шаргунова, Анна Анатольевна Шаргунова, родилась в Москве, в «писательском» доме - знаменитом доме 17 в Лаврушинском переулке. Литератор, художник, отреставрированные ею иконы есть в московских храмах. Ее отец - писатель Борис Левин, в 1940 году погибший на советско-финской войне. Дальше - еще интереснее! Ее мать, писательница Валерия Герасимова, была первой женой Александра Фадеева. Она же приходилась двоюродной сестрой кинорежиссеру Сергею Герасимову. В свою очередь, ее сестра Марианна, работавшая сотрудницей ЧК, была первой женой писателя Юрия Либединского. Человек с трагической судьбой: Марианна была репрессирована, покончила с собой.

И вот еще одно замечательное родство! Бабушка Сергея приходится племянницей легендарному русскому арктическому исследователю Владимиру Русанову - того самого, что стал прототипом капитана Татаринова из знаменитой книги Вениамина Каверина «Два капитана».

«Символ веры»

Приехал в Челябинск как член жюри кинофестиваля «Человек труда». Это тема для меня непраздная. Она касается и моего отца. Он, кстати, был суворовцем как сын погибшего воина. Недаром в произведении «Сын полка» Валентина Катаева главный герой - Пастушок - становится суворовцем. Он идет по лестнице, и его встречает генералиссимус.

У вас здесь жила замечательная поэтесса Людмила Татьяничева. Мой папа, будучи молодым поэтом, тоже общался здесь, в этой орбите.

Отсюда и Сергей Аполлинариевич Герасимов. Это мой двоюродный дедушка. Мне повезло быть с ним знакомым. Прекрасно помню, как незадолго до его смерти меня привезли к нему домой. Он читал наизусть «Символ веры». Человек очень интересной судьбы, сделавший себя сам.

Семью захлестнула Гражданская война. Здесь, в Кундравах, находится его музей. Его никогда не отпускала эта родная земля - он всю жизнь интересовался Челябинской областью.

- В какой мере все эти ярчайшие люди в вашей биографии повлияли на вас?

Конечно, все это повлияло и все это очень важно - и сама среда, и взросление в семье священника.

Писать я начал раньше, чем читать. В четыре года я брал в руки книги и перерисовывал буквы и слова. Ну а когда уже исполнилось 19 лет, отнес свои первые рассказы в журнал «Новый мир». К моему удивлению, они прошли эту невероятную толщу, что меня очень сильно мотивировало.

Очень часто спорят о противоречиях между журналистикой и литературой. Я не верю в это противоречие. Мне кажется, что одно дополняет другое. Журналистика - это своего рода литература, опрокинутая в актуальность. Без этого важнейшего, человеческого опыта, полного состраданий, расследований, стремления вникнуть в боль другого, мне сложно представить литературу. Поэтому, может быть, отсюда и эти поездки. Я часто бываю в Донбассе. Знаю, что многие челябинцы бывают там и с гуманитарной помощью приезжали на выручку ополченцам.

Журналисты - это спасатели

Одна из трагедий отечественной журналистики - пропажа жанра под названием очерк, пропажа нормальных журналистских расследований. Самое страшное, что само общество становится к этим расследованиям равнодушным. А иногда просто раздражительным. Пропадает способность создать портрет человека, его слепок, увидеть его с разных сторон.

Сайт, где я главный редактор, - это, разумеется, не набор блогов и не тролли из «Твиттера». Это редакция - со штатом, с летучками, это серьезная журналистика! В этом смысле и в Интернете вполне может существовать нормальная, качественная журналистика.

Однако зачастую люди вообще не понимают, в чем смысл журналистики. Кроме информирования, которое зачастую бывает весьма тенденциозным, потому что взгляд на любое событие подразумевает набор из бесчисленного количества ракурсов, необходимо еще спасение, спасательство. Мне кажется, что многие журналисты - это спасатели.

В свое время я работал в отделе расследований у Юрия Щекочихина. И сама идея приходить на выручку, рассказывать о бедах людей, когда можно сочетать рассказ о несправедливости с отчетом о том, а что ты, собственно, сделал для того, кто к тебе обратился за помощью. Как раз вот этого‑то и становится все меньше и меньше. И вот это‑то и грустно…

- Вы верующий человек?

Да. Но я не из тех, кто позирует перед иконой. У нас очень многие любят бахвалиться показной религиозностью, при этом не имея даже элементарных представлений о ценностях религии и не в состоянии отличить воскресения от вознесения. Конечно же, я воспитан в религиозной среде. Кроме того, я считаю, что нельзя выпячивать веру, это глубоко личное. Да, я очень хорошо знаю церковно-славянский, богословские тексты.

- Ваш отец хотел видеть именно такого сына, какой вы сейчас?

Думаю, да. Он помогает воспитывать моего десятилетнего сына Ивана. Я часто привожу его к деду.

- Он проявляет интерес к писательству?

Это удивительно, но да. Конечно, все дети сегодня тонут во всех этих гаджетах, в камнедробилках Интернета и прочих увлечениях века. Но вот совсем недавно в свой день рождения Иван прочитал мне написанную им 15-страничную историю Куликовской битвы - его личный взгляд на это сражение. Причем эта тема ему оказалась дико интересна! И там у него в тексте приводились даже стихи Блока из цикла «На поле Куликовом». И мне это было очень приятно.

Я надеюсь Ваню привезти сюда. Ему было бы хорошо прикоснуться к Челябинску, побывать на земле предков. Это очень важно!

В поисках талантов

- Кого бы из современных писателей выделили как ориентиры?

Прежде всего Захара Прилепина, Алексея Иванова из Перми. Есть интересный писатель Михаил Тарковский, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского. Он бежал из Москвы, скрылся в тайге, стал профессиональным охотником. У него есть замечательные сибирские повести, например, «Енисей, отпусти!». Можно назвать еще Юрия Полякова. А есть еще замечательная уральская писательница Ольга Славникова, лауреат премии «Русский Букер».

Вообще, как мне кажется, в стране каждый год выходят минимум пять-семь интересных произведений: я стараюсь все это обязательно прочитать.

- Мейнстрим современной литературы вас не заставляет писать с оглядкой?

Нисколько! Я пытаюсь оставаться верным себе. Видите ли, в людях есть одно очень важное качество - искренне, по-детски, открыто радоваться чужому таланту. Это как раз то, что умел герой моей выходящей книги Валентин Катаев. Он был баснословно одаренный человек, первоклассный стилист! При этом умел любоваться талантом других. И больше того - привлекать других талантливых людей в пространство литературы.

Кстати, в мае выйдет моя новая книга о Валентине Катаеве. Как это ни удивительно, но до сих пор не выходило ни одной серьезной, полноценной биографии Катаева. Мне удалось выйти на уникальные архивы. Письма Зощенко, Мандельштама, Олеши… Как вышел на него? Да это мой любимый писатель! Он замечателен как прозаик, как стилист - все искрометно и празднично, захватывает и кружит голову.

Знаете, литература ведь пишется не главами и даже не абзацами, а строчками, предложениями. Вот сверкнет какой‑то образ, какая‑то метафора - а уж когда все это сцепляется, то тогда и получается нечто волшебное! Вот это и радует. А талантливые люди есть. И они есть здесь, в Челябинске!

Сергей Шаргунов - российский писатель, журналист, общественный деятель. Главный редактор сайта «Свободная пресса». Член Общества русской словесности и Патриаршего совета по культуре. Дважды финалист премии «Национальный бестселлер». Книги Шаргунова переведены на итальянский, английский и французский языки.

Мы вошли в Святой и Великий Пост. Православные христиане призываются воздерживаться от вкушения мяса, молока, яиц и рыбы и довольствоваться простой пищей.

По официальной статистике, несмотря на все недавние разорительные бури истории, в России считают себя принадлежащими к Православной Церкви десятки миллионов людей. Все ли православные христиане постятся? Еще в начале века, когда вера была жива и церковные обычаи свято хранились, все постились. Дети постились, мужчины, женщины, все. Даже если кто заболевал, не решался нарушить пост. Во времена, когда все постились, как читаем мы у Ивана Шмелева в книге "Лето Господне", на рынках невозможно было увидеть мясо от Чистого понедельника и даже раньше - от начала Сырной седмицы до Великой Субботы.

Сейчас в России все совершенно изменилось. Люди в большинстве своем забыли прежние обычаи. Они забыли о голоде, который был в двадцатые годы в Поволжье, в тридцатые - на Украине, а в войну - везде, когда все вынуждены были поститься. И сейчас тысячи и миллионы людей недоедают - не только где-нибудь в Африке или в Азии, но в России, которая когда-то кормила хлебом всю Европу.

Но "невольник - не богомольник". Пока не станет вольным в России Пост, который предлагает Господь, ничего не изменится. Посмотрите сами на это, хотя бы с практической точки зрения. Если бы Россия, за исключением настоящих больных, постилась Великим Постом и в другие постные дни, не было бы такого недостатка в мясных продуктах, какой мы имеем теперь. Так что Пост полезен и необходим не только с религиозной точки зрения, но и с социально-экономической. Вы, конечно, скажете, что России это вряд ли поможет, слишком разорено все сельское хозяйство за годы "перестройки". Да, действительно, даже в этой сфере все обстоит гораздо серьезней. Но это "гораздо серьезней" означает, на самом деле, только то, что Пост имеет духовное измерение. А разрушение главного, духовного в жизни приводит неизбежно, рано или поздно, к распаду во всех ее сферах. Пост восстанавливает истинный порядок жизни: если первое будет на первом месте, то и все остальное будет на своем месте. Но для этого Пост должен быть подлинным, духовным постом.

Прежде, чем говорить о том, каким должен быть Пост, скажем о том, каким он не должен быть, и задумаемся, почему мир отказался от Поста.

Отношением к Посту определяется, что собой представляет человек. Когда вообще появился пост? Пост появился, когда появился человек. Святитель Василий Великий называет пост столь же древним, как сам человек. Если мы откроем Библию, книгу Бытия, мы увидим, что не человек, а Бог установил пост. Первая заповедь, данная человеку, Адаму и Еве, была заповедь о посте. Эту заповедь человек не сохранил, пост был нарушен. Адам и Ева нарушили пост и были изгнаны из рая.

Мир, живущий без Бога, не знает воздержания и все менее хочет знать о нем. Современный человек усваивает почти с рождения философию "немедленного наслаждения" и "сиюминутного успеха". Новая философия так называемого "правильного мышления", с которой человек вступает в новый век, культура "new age" гордо утверждают, что человек призван к свободной жизни: "Всякое ограничение - нравственное или религиозное - есть искажение природы человека". И только тогда, говорят они, человек становится самим собою, раскрывает себя в полноте, когда свободно делает все, что хочет. Этот откровенный сатанизм, из которого явится "человек беззакония", конечно, исповедуют не все, но через массовую (точно так же, как через утонченную) культуру, через школьное и университетское образование, через средства информации, телевидение, с помощью мощной финансовой и уже все чаще государственной поддержки, такая атмосфера создается везде в мире. Православные христиане могут ощутить, как велико противостояние сегодняшнего мира посту и как важно их свидетельство миру о самом главном.

Несколько слов о ложном посте. Мы не будем касаться здесь оздоровительных диет, лечения голодом, и тому подобного. Мы будем говорить о "темной" духовности древних и самых современных лжерелигий, которые ложно учат о Боге и человеке. Материя, тело, представляются им злым началом, и потому смысл духовной жизни, говорят они, заключается в том, чтобы преодолеть тело и таким образом сделать свободной душу. Для них не имеет значения, как это достигается: неумеренным аскетизмом или безудержным развратом, поскольку тело не имеет значения. Отвержение тайны Воплощения Божия и Воскресения Христова и растлевающий душу пост основаны на одной и той же лжи, в них одни и те же "сатанинские глубины", о которых говорит Апокалипсис.

Поскольку вследствие поста тело человека - эта завеса, отделяющая его душу от мира невидимого, - утончается, делается как бы более прозрачной, требуется соблюдение меры аскезы и для православного христианина. "Неумеренный пост более вреден, чем несоблюдение поста", - говорит преподобный Исаак Сирин. Почему? Потому что для неочищенной покаянием души невидимый мир, к которому она прикасается постом, не может быть светлым. Откровение Божие свидетельствует, что после отпадения человека от Бога, после того, как он попал под власть темных сил, Господь, спасая его от окончательной гибели, облек его в "кожаные ризы", в отделяющую от ангельского и демонического мира плотяность. Чтобы не растлили человека падшие духи до конца, не свели его полностью с ума, дана ему после изгнания из рая эта спасительная завеса.

Небо закрыто от нас, и ад закрыт, мы живем на земле, где возвращение к истинной жизни может быть только через послушание Богу. Пост - заповедь Божия, а все, что заповедует Бог, - для блага человека. В мире, лежащем во зле, без соблюдения поста человек погружается в животное состояние. "Человек в чести сый и не уразуме, уподобися скотом несмысленным и приложися им", - говорит псалом. В таком состоянии он не может сознательно сопротивляться злу, над ним властвуют бесы.

"Сей же род изгоняется только молитвою и постом" (Мф. 17, 21), - говорит о власти темных сил над человеком Христос. Пост - оружие, очень мощное оружие в сражении с духами зла.

Кто соблюдает сегодня Великий Пост? Только Православная Церковь. У католиков Пост чисто символический; обязательны для Поста лишь два дня в году: так называемая "Пепельная Среда" (начало Поста) и Великая Пятница. О протестантах и говорить нечего. Не касаясь глубины тайн веры, на основании одного только этого факта можно сделать вывод, что католики и протестанты, по существу, разоружены. А без оружия на войне приходится либо спасаться бегством, либо сдаваться в плен. К великому сожалению, под влиянием инославного и безбожного мира и в православных странах, таких, например, как Греция, все меньше можно встретить людей, которые соблюдают Великий Пост. Хотя, казалось бы, в условиях такого окружения все должно быть наоборот.

Итак, подведем итоги. Каким же должен быть наш Пост, чтобы стать, как говорят святые отцы, лекарством для души и тела? Снова и снова мы слышим в храме пение и чтение Постной Триоди о том, что Пост наш тогда только святой, когда он не ограничивается воздержанием от скоромной пищи, но является воздержанием от зла. Христиане должны поститься от лжи, от злословия, от скупости и жадности, от зависти, от ненависти, от развращенности, от всякого зла. Пост, который ограничивается воздержанием от определенной пищи, но сопровождается грехами и пороками, - не христианский пост. Лучше сказать, это диавольский пост, потому что даже диавол постится строгим постом, ничего не вкушая, но весь исполнен зла.

Мы все это знаем, но сегодня Церковь предостерегает нас от особой опасности, которая среди православных церковных людей угрожает, может быть, очень немногим, но и ради немногих об этой опасности должно быть сказано прежде всего. Хотя бы для того, чтобы это не перешло ко многим. Чтобы мы с вами не растворились, потому что в этом предмете, как в фокусе, сводится все, о чем у нас шла ранее речь, и все зло мира входит через него сразу во все дома. Рассудите сами, какая польза человеку поститься от мяса в течение поста и тут же включать телевизор и пожирать глазами всякую нечистоту: как тот блудный сын, садиться за один стол с грязными, шумно чавкающими свиньями, быть участником бесовской трапезы.

Дорогие братья и сестры!

Все заповеди Божии - постные: "не убивай", "не кради", "не блуди"; все они говорят: "не вкушай". И в то же время все они означают: "люби"; во всех них сокрыто: "вкушай". Смысл Поста, как говорят святые отцы, - не воздержание, а именно вкушение. В том, чтобы мы вкусили, что благ Господь. Будем питаться словом Божиим, ибо "не хлебом единым жив человек", - молитвой, которая соединяет человека с Богом: Самим Христом Богом, вкушением Его Пречистой Плоти и Крови. Истинный Пост заканчивается пасхальным "пиром веры".

Святые отцы говорят нам о том, что дары, которые получает человек через Пост, неисчислимы . Пост делает человека сильным, решительным и мужественным перед людьми и бесами. Пост делает человека великодушным, кротким, милосердным, послушным истине, любящим правду. "Время веселое Поста" - для всех, кто ненавидит зло и вступает с ним Постом в сражение.

С самых первых дней Великого Поста и до конца его Церковь молитвами Триоди снова и снова ставит нас перед великими примерами. Постом Моисей удостоился принять заповеди из рук Божиих. Постом Даниил заградил уста львов во рву, и три отрока ходили, как среди цветущего сада, в пылающей печи в Вавилоне. Постом царь Давид возвысил свое сердце ко Господу и воспел молитвы, которые все, ищущие Господа, не перестанут повторять до скончания века. Постом прославились Иоанн Предтеча, величайший из рожденных женами, и бесчисленный сонм преподобных отцов и матерей от преподобного Антония Великого и преподобной Марии Египетской до преподобного Серафима Саровского и преподобномученицы Елизаветы, соединяясь с сонмом мучеников исповеданием одной тайны: "Отдай кровь и прими дух". Все они - величайшие герои в человеческой истории, ибо они победили то, что труднее всего победить - самих себя. И победив себя, они победили мир и диавола.

Потому, вступая в Великий Пост, мы молимся им, чтобы и нам "победителями греха явитися и достигнути поклонитися святому Христову Воскресению" . Сам Господь Иисус Христос начал Свое Божественное служение спасения человечества сорокадневным постом, чтобы дать нам образ и чтобы участвовать в нашем Посте. Он ясно показал, что если мы хотим положить серьезное основание нашей жизни, мы должны начать с Поста. Аминь.

Протоиерей Александр Шаргунов
Беседа о Посте 1999 год

Будущий протоиерей Александр Шаргунов родился 31 декабря 1940 года в Кировской области. В 1969 году окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени М. Тореза (владеет свободно английским и французским языками). Там он познакомился со своим будущим соратником и соавтором Станиславом Красовицким (ныне священник РПЦЗ(В) Стефан Красовицкий), занимался поэтическими переводами. Известно стихотворение "Поэт" английского романтика Китса в переводе А. Шаргунова:

Всей тяжести земной наперекор
Душа летает на крыле ужасном
И с будущим ведет – ей неподвластным –
Таинственный запретный разговор.

Его поэтическая деятельность могла бы продолжаться, но молодой поэт в 1965 году принял крещение в РПЦ МП. Одно зарубежное СМИ выразилось об этом периоде так: "Shargunov abandoned literature for the priesthood". На самом деле переход от литературного творчества к священству оказался более долгим и пролегал через литературно-философские кружки московской интеллигенции конца 1960-х - начала 70-х гг. С 1974 года по 1976 год он уже прислуживал в московском храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне (тогда Красной ). Именно в период пономарства в этом храме, настоятелем которого был протоиерей Николай Ситников, Александр Шаргунов окончательно определил свой дальнейший путь.

В храме на Красной Пресне Александр Шаргунов пономарствовал одновременно с Владиславом Свешниковым – впоследствии тоже принявшим священный сан и начавшим духовно окормлять патриотическую интеллигенцию. Будущий о. Александр запомнился пресненским прихожанам как удивительно светлый и тактичный юноша, сильно отличавшийся от большинства прислуживающих во время богослужения – либо небрежных, либо чересчур, до истеричности, лицедействующих. Атмосфера на приходе и в конце 70-х была весьма демократичной, и Александр с Владиславом практически каждый день могли участвовать в традиционных послелитургийных беседах со священниками и некоторыми другими прихожанами, которые длились порой часами. Темы, которые при этом обсуждались, могли быть любыми, однако всегда были ориентированы на вопросы богословия либо церковности. Уже в то время Александр придавал очень серьезное значение мученичеству Царской семьи и не скрывал, что считает ее канонизацию не просто необходимой, но и спасительной для России и российского православия. Причем, этому вопросу он придавал особое значение, несмотря на то, что всегда сталкивался с возражениями, что факт подобной канонизации может быть отданием долга памяти, но никак не универсальным "магическим" действом, каким он его видит.

Во всем остальном Александр был тогда весьма терпим и тактичен. Он с удовольствием поддерживал беседы на темы, касающиеся искусств и истории Церкви. Среди прихожан храма были люди, принадлежащие к тому кругу, из которого вышел он сам, – уже упомянутый Ст. Красовицкий, Анатолий Найман и др., которые, как и священники, принимали участие во внутриприходской жизни, что было редкостью в советское время. И это существенно помогало Александру готовиться к священству, к осуществлению своей мечты, которой он не скрывал.

Тогда представителям московской интеллигенции было необычайно трудно поступить в духовные школы Загорска. Фильтрация КГБ была тотальной, однако в 1976 году А. Шаргунов без особых препятствий поступил в 3-й класс Московской духовной семинарии, а год спустя был переведен на 1-й курс Московской духовной академии. Такая практика "сокращенного цикла" существовала в МДАиС для учеников, имеющих высшее образование. Но уже 27 марта 1977 года студент А. Шаргунов был рукоположен в сан диакона, а 21 мая того же года и в сан священника. В 1978 г. под давлением жизненных обстоятельств, прежде всего пастырского служения, перевелся на заочное обучение. Местом служения о. Александра сперва стал знаменитый храм во имя иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радосте" (в просторечии - "Скорбященский") на Большой Ордынке, где почетным настоятелем был епископ Киприан (Зернов), опальный управделами Московской патриархии. Только в 1991 году о. Александра назначили настоятелем старинного храма во имя святителя Николая Чудотворца в Пыжах (адрес: Россия, 109017, Москва, ул. Б. Ордынка, 27а/8 (м. "Третьяковская", "Новокузнецкая" ), построенного стрельцами в XVII в. "в начале Ордынской дороги" (ныне ул. Большая Ордынка). Это назначение имело "церковно-политический" характер - за храм боролась зарегистрированная по его адресу община РПЦЗ во главе с иеромонахом Тихоном (Козушиным), "торпедировать" которую и призван был о. Александр, "параллельная" община которого зарегистрировалась и завладела храмом с нарушением закона.

Вокруг "Скорбященского" храма на Ордынке быстро образовался своего рода кружок православной интеллигенции, какие образовались в те годы вокруг многих активных и думающих священников. Но направление проповеди и пастырской деятельности о. А. Шаргунова было особенным. В приступившем к священническому служению о. Александре произошли разительные перемены. Он стал не столько служить, сколько "учительствовать", обнаружив при этом непреклонность в суждениях, нетерпимость к какому бы то ни было инакомыслию. Когда-то искренняя убежденность в спасительной роли возможной канонизации Царской семьи, приобрела в проповедях о. Александра облик своеобразного "мистического монархизма". Яростно, как не могли тогда позволить себе иные священники (в том числе, отец Всеволод Шпиллер, настоятель храма во имя св. Николая на Кузнецах), обличая "сергианство" и советскую власть, он нарочито демонстрировал свои связи с зарубежными православными, однако никогда не получал нареканий со стороны епархиального руководства или Совета по делам религий. Он стал не просто традиционалистом, но настоящим церковным консерватором.

В противоположность протоиерею Всеволоду Шпиллеру, в церкви которого в Кузнецах собирался "весь московский бомонд", вокруг о. Александра собирались, в основном, московские православные фундаменталисты и монархисты. Назвать этот круг интеллигентским можно, пожалуй, с большой натяжкой. Приход храма в Пыжах составляли, в основном, престарелые барышни и откровенные националисты-антисемиты, которые нашли себе единственную в своем роде нишу.

Несмотря на свою оппозиционность, в 1986 году о. А. Шаргунов был возведен в сан протоиерея. С 1 сентября 1989 года протоиерей Александр – преподаватель Московской духовной академии и семинарии (и это несмотря на его активные выступления с обличениями "сергианцев"). В эти годы он преподает Священное Писание и одновременно занимается активной общественной деятельностью. При храме организуется хор очень высокого качества.

В период пертурбаций в Сергиевом Посаде, связанных со сменой ректора, пострадал в числе других "московских батюшек-преподавателей" и о. Александр. С 1 февраля 1992 его уволили из МДАиС, как тогда писали, "в связи с пастырским служением". Однако после освобождения от должности ректора епископа Филарета (Карагозина) о. А. Шаргунов был 1 сентября 1992 года восстановлен в должности преподавателя Священного Писания Нового Завета в Московской духовной академии и семинарии. Тогда же он стал кандидатом богословия (процедура защиты для преподавателей была упрощена донельзя). Вообще, между двумя бывшими выпускниками иняза и бывшими литераторами много общего.

Но настоящий "таинственный запретный разговор", как писал некогда сам о. А. Шаргунов, начался у него с коммуно-патриотической общественностью, когда в середине 1990-х гг. батюшка понял, что только коммунисты способны удержать Российскую Федерацию от нравственной бездны, и призвал с амвона свою паству голосовать на выборах президента за Геннадия Зюганова и против Бориса Ельцина.

В апреле 1994 о. Александр создает Общественный комитет "За нравственное возрождение Отечества" и занимает в нем пост председателя (члены – писатели Валентин Распутин, Владимир Крупин, Василий Белов, певица Лиина Мкртчян и другие общественные деятели национал-патриотической ориентации; заместитель председателя - священник РПЦЗ Стефан Красовицкий). Комитет поначалу критикует и демократические иллюзии президента Ельцина, и даже Патриарха Алексия II. Последнего, впрочем, за то, что он косвенно поддерживал "политику ельцинизма". Тема "нравственного возрождения" с самого начала трактовалась комитетом в контексте общей национал-патриотической идеологии с заметным "левым" уклоном. Впрочем, однажды появившиеся симпатии к КПРФ о. Александр сохранил до настоящего времени. Вряд ли можно серьезно относиться к тому, что на приходе в Пыжах иной раз можно было услышать, что "батюшка исповедует самого Зюганова". Но свои статьи в соавторстве с о. Владимиром Переслегиным, еще одним активистом комитета, в газете "Завтра" о. Александр печатает часто.

В том же феврале 1994 г. из Сретенского монастыря была выдворена община "кочетковцев" и ее место заняла группа монахов под руководством о. Тихона (Шевкунова). Тогда же состоялась церковная конференция "Православие и обновленчество", с которой начались планомерные обличения "меневцев", "кочетковцев", а позже остальных "обновленцев". Именно с этого момента основным лейтмотивом деятельности о. Александра становится "проповедь нравственного возрождения" посредством устроения множества малозначительных акций с осуждением рекламы (на этом поприще особенно прославился о. Владимир Переслегин, который лично срывал на улицах Москвы рекламные щиты), "попсы" и проч.

Прокоммунистическая позиция о. Александра вызвала некоторое разделение в среде его друзей и последователей. После того, как весной 1996 г. он, как председатель комитета "За нравственное возрождение Отечества", подписал вместе с некоторыми священниками и деятелями науки и искусства обращение "Положить конец нравственному геноциду нашего народа!", к которому присоединился и Г. Зюганов, а также призвал к голосованию за последнего, в российской прессе появилось открытое письмо бывшего наставника о. Александра – протоиерея Николая Ситникова, в котором тот укоряет Шаргунова за призыв поддерживать "врагов веры и Церкви": "Чего общего может быть у нравственно здорового православного россиянина с советскими безбожниками?" ("Сегодня", 13.06.96).

Еще ранее, 27 мая 1996 г., председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев) пообещал, что поступок отца Александра не останется без последствий (но обещание митрополита осталось пустым звуком). Поведение батюшки осталось вполне безнаказанным. Епархиальное руководство на политические игры протоиерея вообще не прореагировало никак. Некоторое время о. Александр внедрял свою линию в Союзе православных граждан (СПГ) (первоначальное название - Православное политическое совещание), хотя председателем СПГ о. А. Шаргунов никогда не был, но числился там кем-то, вроде духовника, пока на этом посту его не сменил о. Владислав Свешников.

Под иконой Царя

Уже в конце 1980-х гг. о. Александр прославился как усердный почитатель убиенного Царя Николая II. Этот культ был необычайно популярен среди православной эмиграции, которая связывала прославление последнего Императора с "воскресением Руси" и избавлением ее от скверны безбожия.

В те времена о. Александр в окружении патриотической общественности полутайно совершал молебны перед иконкой Царя и Царской семьи. Но все "тайное" рано или поздно становится явным. Нашелся "добрый человек", рассказавший священноначалию об этих тайных молебнах. О. Александр был вызван на "ковер" к всемогущему епископу Истринскому Арсению (Епифанову), который строго воспретил всякие молебны. О. Александр горячо отстаивал святость Царя и даже, как говорят, вопросил владыку, почему бы в РПЦ МП не провести его канонизацию. Ответ иерарха был таков: "Мы, конечно, признаем его святость, но прославить его нельзя. Ведь на нас тогда набросятся все подряд: и демократы, и коммунисты!". То же самое говорили ему и многие московские священники.

О. Александра подвергли критике, однако тайное почитание Царя в Никольском приходе продолжалось. А. Верховский пишет о том времени: "Самой резкой атакой на фундаменталистов были речь Патриарха Алексия II на московском епархиальном собрании 23 декабря 1998 года и последовавшее за ней постановление Синода о "младостарцах". Хотя никаких имен названо не было, всем было понятно, что речь идет именно о фундаменталистских батюшках. На какое-то время это подействовало, но менее чем на год – уже осенью 1999 года началась массовая кампания против "штрих-кодов" и ИНН (индивидуального номера налогоплательщика)".

Протоиерей Александр Шаргунов не принял непосредственного участия в этой кампании и даже нарочно дистанцировался от "анти-ИННщиков". Его борьба за прославление Царя, вместе с тем, увенчалась успехом. Канонизация Царской семьи на Архиерейском Соборе РПЦ МП в августе 2000 года стала победой "про-зарубежнической" патриотической фракции среди духовенства. А. Верховский даже считает ее "явным поражением Патриархии перед лицом мощного напора снизу". Легкое фрондирование о. Александра и "про-зарубежнических" батюшек состояло в том, что Николая II они продолжали называть "мучеником", хотя Собор его канонизировал в чине "страстотерпца".

Против распутинщины и распутства

Дистанцирование настоятеля храма св. Николы в Пыжах от православно-патриотической "тусовки" продолжилось, когда он темпераментно выступил против канонизации Иоанна Грозного и Григория Распутина. Во время эфира на радио "Радонеж" 21 января 2003 г. он сказал: "Враги Православия и России по-прежнему пытаются … посеять в обществе сомнения относительно канонизации Николая II, сделать ее бездейственной. Мы говорим о появившемся в последние годы движении поклонников Г.Е. Распутина, через которых "враг рода человеческого" вносит новую смуту в Церковь, возводя новую клевету на святых Царственных страстотерпцев, чтобы подорвать доверие к их канонизации. Снова повторяется то, что было 85 лет назад, когда Распутин явился орудием, пользуясь которым, враги Церкви и Престола подрывали в народе авторитет Царской власти.

Появился ряд изданий, утверждающих, что Распутин является пророком, чудотворцем, юродивым ради Христа - то есть, святым угодником Божиим. Написаны уже "иконы" и "акафист". Все это продается иногда даже в церковных магазинах. …Дело не в том, что у Распутина были двойники, а в том, что он был двуликий. Самое ужасное – ложь, смешанная с правдой… Он был благочестив, но пал. И стал искать своему падению оправдание. …Разговоры о канонизации Распутина, прославившегося своими похождениями, сегодня особенно опасны, потому что в обществе идет беспрецедентная пропаганда растления, все чаще проникающего даже в Церковь". Дело тут, скорее всего, в том, что Распутин стал символом столь ненавидимого о. Александром разврата.

Со временем борьба о. Александра с "порнографией и развратом" приобретала все более болезненный характер. Его главный соратник по борьбе с "растлением", о. Стефан Красовицкий, даже стал выступать с экстравагантными идеями о "невидимом окормлении всей России старцем-митрополитом Виталием". Многие наблюдатели стали замечать, что придавая особое значение недостаточно одетым дамам на рекламе нижнего белья, о. Александр не обращает внимания на другие, более тяжкие болезни современного общества и его части – РПЦ МП. Ни темы "жидо-масонского заговора", ни "архиерейской голубизны", ни мздоимство, ни экуменизм, кажется, никогда не занимали его столь сильно. Его протест всегда оставался протестом интеллигента-европейца, для которого сам культ Царя был поклонением Великой Петербургской империи и ее символам.

Периодически Общественный комитет "За нравственное возрождение Отечества", возглавляемый о. Александром, выступает со все новыми письмами протеста против "непристойной рекламы" на улицах Москвы. Протест о. Александра, направленный в Министерство РФ по антимонопольной политике, вызвала реклама журнала для мужчин "GQ", которую разместила германская фирма "Валль". По мнению Общественного комитета, эта фирма "в течение последних нескольких лет систематически размещает непристойные изображения". Активисты комитета потребовали также "снять непристойную рекламу фотоаппаратов фирмы "Canon". Плакаты с этой рекламой размещены на Дмитровском шоссе столицы рекламной фирмой "Олимп". Эти действия имели некоторый успех. После протестов комитета, напоминают авторы письма, плакаты неоднократно снимались по требованию Министерства по антимонопольной политике.

В недавнее время протоиерей Александр Шаргунов прославился еще и борьбой против балета. Он заявил, что балет Малого театра "Благовещение", в котором две танцовщицы изображают Архангела Гавриила и Деву Марию, имеет кощунственный и развращающий характер, так как пропагандирует однополую любовь. Самую активную поддержку оказал о. Александр пресловутому "Союзу православных граждан" в бойкотировании балета "Распутин", в котором якобы глумливо изображен Царь Николай.

В качестве положительной идеи о. Александр выдвигает возможную канонизацию воина Евгения Родионова (рядового российской армии, убитого в Чечне). "Разве не могла бы Церковь показать подлинного героя нашего времени нашей во всем разуверившейся и все более сатанеющей молодежи?" – риторически вопрошает протоиерей Александр. Однако руководство РПЦ МП по-прежнему не рассматривает вопрос о его прославлении.

Основная деятельность Комитета "За нравственное возрождение Отечества" отражена в семи выпусках издания "Антихрист в Москве".

Отец Александр регулярно выступает с проповедями на православном радио "Радонеж", в журнале "Русский Дом" отвечает на письма читателей, является составителем шести сборников "Чудеса Царственных Мучеников", автором многочисленных книг.

Погром по благословению

Новый всплеск внимания к фигуре о. Александра произошел в связи с погромом 19 января 2003 года выставки "Осторожно, религия!", организованной Музеем и Центром им. А. Сахарова. Об этой истории подробно писали СМИ, в т.ч. и наш Портал. Главными погромщиками были пономари храма Николы в Пыжах, причем они ссылались на данное им лично о. Александром благословение.

Действительно, такое благословение было дано в устной форме, т. к. о. Александр указывал неоднократно, что Церковь должна силовыми мерами бороться с растлением . Эту выставку, с точки зрения о. Александра, можно приравнять к "похабной рекламе". Суд, в конце концов, оправдал погромщиков. В ходе процесса директор музея Юрий Самодуров и председатель попечительского совета Анатолий Шабад неоднократно требовали личного присутствия в суде о. Александра.

Затем был суд уже против Центра Сахарова, осудивший устроителей выставки. А затем в иске о защите деловой репутации против протоиерея Александра Шаргунова суд отказал Ю. Самодурову. Судья Липовенко указала на то, что "правозащитники" за полгода не смогли представить никаких доказательств в подтверждение своего иска, сообщала пресс-служба Общественного комитета "За нравственное возрождение Отечества".

Это был триумф осторожного патриотизма о. Александра. Время показало, что именно такой тип патриотизма, в отличие от радикализма СПГ, будет поддерживать руководство РПЦ МП. В своей деятельности протоиерей А. Шаргунов всегда оставался интеллигентным консерватором, однако "поповский" быт ныне требует благословения на погромы.

Скандальный сын

В последнее время фигуру о. Александра Шаргунова начал затмевать в "информационном поле" его 25-летний сын, яркий молодежный писатель, автор скандальной повести "Ура!" и активист молодежного движения "Родина". В 2001-03 годах Сергей Шаргунов был помощником депутата от "Яблока" журналиста Юрия Щекочихина, что, видимо, объясняет его неприязненные высказывания о собственном родителе. По сведениям Станислава Гробовского, сын именует батюшку Александра не иначе как "мракобесным попом", рассказывая, что он (Сергей) не только не является православным, но и даже принимал участие в "сатанинских мессах" вместе с "поэтессой-наркоманкой" Алиной Витухновской.

В повести "Ура!" немало страниц посвящено теме наркотиков: "Помню, в апрельский денек я шаркаю по Манежу, правую руку придерживая левой. Левая парализована, чугунная, после неудачной вчерашней колки. Если засучить рукав, под курткой и под свитером - на вене красненькие следы уколов", – пишет о себе Сергей Шаргунов.

Выступая продолжателем дела незабвенного Эдуарда Лимонова, С. Шаргунов, конечно, несколько компрометирует о. протоиерея. Но, как говорится, "батюшка за сына не ответчик". Тем более, что именно из прихода в Пыжах пошел слух о якобы имевшей место ссоре о. Александра с сыном, который на сайте информагентства "Стрингер" опроверг эти домыслы: "Отношения с отцом у меня самые теплые, мы общаемся почти каждый день, отношусь и всегда относился к нему и его деятельности с великим почтением" .

Нетрудно заметить явное несоответствие тонкой интеллигентской натуры о. Александра Шаргунова большинству его окружения и самому роду деятельности возглавляемого им комитета. Все более скандальные акции под девизом борьбы за нравственность неизбежно играют на руку тем или иным политическим силам. Прецеденты, подобные судебной тяжбе вокруг нападения на выставку в центре им. Сахарова, вызывают серьезные правовые претензии. Прихожане храма в Пыжах и члены "нравственной" организации в силу "патриотической солидарности" перенимают экстремистские методы борьбы у откровенных антисемитов и националистов, опускаясь до откровенного хулиганства. Все это не может не травмировать сильно выделяющегося из этой среды высокообразованного священника-интеллектуала. Но политическая деятельность, которая часто осуществляется в современной России на грани фола, затягивает ввязавшихся в нее все глубже и настойчивей. В случае о. Александра это отягчается еще и таким обстоятельством, как близость к процессам, происходящим во внутриполитической жизни государства с участием официальных структур РПЦ МП.

ПРИЛОЖЕНИЯ:

Xenia Dennen, Keston News Service

MOSCOW (CWN) -- On 5 June Keston News Service (KNS) interviewed Father Alexander Shargunov in his church of St Nicholas in Moscow. He is the founder of the Social Committee For the Moral Regeneration of the Fatherland and has published a booklet entitled The Antichrist in Moscow. Recently articles by him have been published in the pro-Communist newspaper Sovetskaya Rossiya.

KNS had expected to meet an aggressive, bitter priest breathing fire and brimstone, but on the contrary he appeared a sensitive and mild man with a gentle expression. He was obsessed by the moral degeneration of Russian society, believing that only the Communist leader, Gennadi Zyuganov, could reform his country under a strong government. He believed in control from above, and hoped that the Communists would pass new laws defending morality and declaring Russian "traditional" moral and spiritual priniciples to be "the inalienable right of Russia"s citizens." Laws should also be passed to control the mass media and its spread of pornography and violence, he said. He also called for amendments to the law on religion,to restrict foreign missionaries.

In his view sin has now bcome the norm in Russia; "people can no longer distinguish between good and evil...so-called "correct thinking" teaches that you should do as you please.". This "correct thinking" was the new philosophy of the 21st century, he claimed, according to which human nature cannot be fulfilled unless it gives free rein to all its desires. In Father Shargunov"s view, today"s overturning of moral values was the second stage of a revolution which began in 1917 when the divine order was overturned.

President Boris Yeltsin he described as a drunkard and a murderer. "He is responsible for all that is happening today," he insists. Father Shargunov was particularly exercised about a pronouncement of Yeltsin"s government about various social indications which justified abortion (e.g. the number of children in a family, whether a woman was married, a person"s standard of living). This document, he claimed, was similar to one produced by Himmler and Hitler and amounted to moral and spiritual genocide. Although he opposes ecumenism, Father Shargunov wanted to cooperate with Protestant fundamentalists in America who are also opposed to abortion; this is "real ecumenism" in his view.

In January Father Shargunov sent an appeal to all political parties asking them to sign a document condemning moral decline and promising to pass laws to stop the rot, including the banning of foreign missionaries. Only Zyuganov signed this document, which was distributed by T.A. Astrakhankina , a member of the Duma and head of the Section on the Problems of Russia"s Moral and Spiritual Revival. Zyuganov is a member of this body and Father Shargunov an adviser.

"The Communist Party today is different from the Communist Party of the past," said Father Shargunov. It has excluded the clause in its statutes insisting that Party members be atheists; it has condemned the persecution of the Church during the Soviet period; and it now "emphasizes that it is impossible to imagine the past, present, and future without Orthodoxy." Communism today, he said, is really social democracy. It appeared not to have occurred to him that should Zyuganov win the election, he might open the door to other more extreme political groups as happened during the French Revolution.

Father Shargunov quoted the Procurator of the Holy Synod of the 19th century, Pobedonostsev, who said "Democracy is today"s lie," and said he would like above all to see an Orthodox monarchy established. However, he was a realist, he claimed, and realized that this ideal was not possible today. Zyuganov he felt was "a good man" and offered Russia the best alternative at the present time-a controlled market, the rule of law ,and support for the Russian Orthodox Church against other denominations, particularly against so-called "totalitarian sects."

The Orthodox pastor was critical of the financial inequality between Roman Catholics and Protestants, on the one hand, and the Russian Orthodox Church on the other. His church has very few resources, he claimed, and could not therefore counteract the proselytism of these other Christian denominations. He admitted that he would like to see the Russian Orthodox Church become the established church in Russia.

It is the duty of the Russian Orthodox Church, he said, to take political action and not just concentrate on saying its prayers. "If a house is burning, you don"t just leave everyone sleeping. You must shout, wake everyone up, warn them.," he reasoned This is what Father Shargunov and the 15 like-minded priests who belong to his Committee on Moral Regeneration believe they are doing.

And they have the support of many lay people, he claimed: for example, 10,000 letters have been received by his committee from all over the country; three affiliated groups have been organized and one or two more are now being formed. The serpent, the devil, has shed its old skin of Marxism-Leninism, said Father Shargunov, but now has a new skin-today"s ideology, which he described as the ideology of Sodom and Gomorrah-and the fangs of this serpent are about to bite again.

Свящ. ГЕОРГИЙ ЧИСТЯКОВ

Духовенство за Зюганова?

Прозвучавшее две недели назад по телевидению заявление о. А.Шаргунова в поддержку Г.Зюганова на президентских выборах наделало много шума. Это, действительно, и скандально, и просто чудовищно. Как может священник поддерживать идейного наследника тех, кто взрывал храмы, убивал архиереев сотнями, священников тысячами, мирян миллионами? Говорят, что коммунисты изменились. Это утверждает и сам Зюганов, подчеркивая при этом, что изменились они по сравнению с эпохой Хрущева или Брежнева, но не по сравнению с временами Ленина и Сталина, которых он считает великими людьми, гениальными теоретиками, и практиками. Зюганова возмущают, как он выражается, "бесконечные разговоры о ГУЛАГе", ибо, по его мнению, именно они привели к резкому росту преступности в сегодняшней России. Говоря о гонениях на Церковь, он неизменно вспоминает о Хрущеве, умалчивая о том, что основной удар по вере был нанесен во времена Ленина и Сталина, причем последний до 1943 г. боролся с Церковью беспощадно и зверскими методами. "Прозрел" он, о чем постоянно вспоминает Зюганов, только во время войны, но только до такой степени, что из ГУЛАГа переместил Церковь в гетто, и при этом ни малейшей свободы ей не дал. Храмы открыли, но ходить в них людям не разрешили, то есть открыли только для старушек, причем далеко не по всей стране; начали издавать книги, но ничтожными тиражами, только для священнослужителей, и только богослужебные, но никак не богословские, - вот в чем заключалась "свобода совести" в сталинскую эпоху. Так почему все-таки о. А.Шаргунов поддерживает Зюганова? Зюганов считает свою партию правопреемницей ленинской ВКП(б)-КПСС, Ленин был вдохновителем убийства царя Николая II, о. А.Шаргунов требует канонизации царя и одновременно стоит за Зюганова. Почему? Что привело его, священника, известного в советские времена своей смелостью, к такой позиции?

"Антихрист в Москве"

О. А.Шаргунова возмущает и, разумеется, справедливо порнографическая литература в газетных ларьках, эротические фильмы по телевидению и вообще все то, что связано с так называемой сексуальной революцией. Не его одного - меня тоже. Но разница заключается в том, что для о. А.Шаргунова это говорит о том, что в России в течение последнего десятилетия произошла национальная катастрофа и осуществляется нравственный геноцид, я полагаю, что и геноцид был осуществлен, и катастрофа произошла, но только не вчера, а в период после 1917 г. и далее в течение всего времени советской власти, и свидетельствует об этом не порнографическая газетка, продающаяся в метро, а вся наша история с 17-го года и миллионы ее жертв.

Да, действительно, при советской власти не было этих газеток, журналов и фильмов, но зато были вещи пострашнее - атмосфера всеобщего доносительства, повальной слежки друг за другом, классовой ненависти к тем, у кого квартира лучше и зарплата больше, плюс обязательный атеизм, антирелигиозная пропаганда и проч. Теперь - настала свобода, для одних это свобода верить в Бога и ходить в церковь, издавать и читать религиозную литературу, а для других - свобода издавать тот самый грязный журнальчик или газету, которые так возмущают о. А.Шаргунова. И вот для борьбы с порнографией он зовет к власти коммунистов. Подагру тоже можно лечить путем ампутации ноги, а зубы - отрубая головы. Но есть для этого и более простые, менее жестокие и, главное, несравненно более эффективные методы. Не закон, не запрет, а просто воспитание. Нельзя забывать о том, что Иисус устами Своего апостола зовет нас побеждать зло добром, а не силой.

Пришла ко мне как-то женщина с просьбой вытащить дочь из какой-то секты вроде "АУМ-синрике". Я спросил ее, верующая ли она сама, и та с возмущением ответила: "Нет, конечно, нас не учили этому, я нормальная, как все". И затем прибавила: "Мы и от баптистов ее спасали, она ведь к баптистам попала в прошлом году". Вот типичная история: девочка стала христианкой, правда, не православной, а баптисткой, ибо обратилась благодаря протестантам, родители "спасли" ее, вернули в безбожное состояние, прошел год, и девочка попала в восточную секту. Теперь ее мать требует, чтобы я помог ей, но тут же ставит условие: "Только пусть у вас она будет не слишком уж верующей". Вот человек, которого воспитала коммунистическая партия. Авторитета в глазах дочери у нее нет, действовать может она только силой, о том, что такое внутренний рост, не знает, и думает только о том, как вернуть дочь в то состояние, из которого эта девушка сбежала - в состояние беспробудной серости и полной слитности с толпой. "Она должна быть, как все, без выкрутасов", - этим, мне кажется, все сказано.

Многие возмущаются сегодня (и вполне справедливо), что молодежь попадает под влияние разнообразных сект. Но какая молодежь? Точно знаю, что из неверующих семей. Значит, виноваты в этом не сами эти мальчики и девочки, и не те сектанты, которые привлекают их к себе, а те, с позволения сказать, теоретики, которые некогда отняли веру у родителей, а вернее, у дедушек и бабушек этих молодых людей.

Лишенный веры человек кидается на все, что угодно, и порнография для него, действительно, губительна. Но на самом деле для такого человека губительно абсолютно все. Запретят одно, он найдет для себя что-то другое, не запрещенное, но не менее вредное.

Бывшие советские мамы и папы предпочитают действовать силой (этому научили их как раз коммунисты!), но из этого ничего не получается, только безнадежно портятся отношения между родителями и детьми. Прот. А.Шаргунов тоже предлагает бороться со злом силой и в этом надеется на Зюганова, забывая о том, что силовые методы сегодня не действуют не только на детей, но и на наше общество в целом.

Вот где на самом деле прячется антихрист - в советском воспитании, которое лишило человека всякой оригинальности, приучило его все время чего-то требовать и ни за что не отвечать, а главное, привило неистребимую любовь к силовым методам. Как ни больно об этом говорить, но именно потому и привлекают коммунисты некоторых православных, что действуют силовыми методами. Верующим иногда кажется, что эти методы сродни тому послушанию, к которому зовет их Церковь. На самом деле это не так, ибо в послушании нет и не может быть принуждения и безвыходных ситуаций, когда человек оказывается просто вынужден поступить так, а не иначе.

Православие и коммунизм

На возмущенные восклицания верующих и неверующих по поводу того, что православный священник братается с коммунистами, о. А.Шаргунов может возразить, что коммунисты стали другими. Да, быть может, они сегодня готовы допустить частную собственность, но только по той причине, что не знают, что им делать с экономикой, однако в сердцевине своего мировоззрения они ни от каких своих принципов не отказались. Важно понять только, что это за принципы. Я не говорю сейчас о бесконечной жестокости коммунистического режима, ибо, увы, бесконечно жестоки не одни коммунисты.

Латиноамериканские диктаторы ничего общего с марксистской идеологией не имели, но это не избавляло их от жестокости. Речь идет сейчас только о принципиальных моментах коммунизма именно как мировоззрения.

Первый принцип заключается в том, что ответственность с коммунистической точки зрения должна быть переложена с человека на государство или на какие-то организации (партию, комсомол и проч.). Детей в советской стране воспитывала школа, а не родители; за благополучие своей семьи человек не отвечал, ибо заработать больше, чем ему было положено, не мог при всем желании; чтобы семья жила в человеческих условиях - тоже, в очереди на "жилплощадь" многие стояли по десять лет и более, даже пристроить к загородному дому веранду или что-то в этом роде и то было нереально, для этого надо было прежде обойти сто инстанций, причем на каком-то этапе вам обязательно отказывали. В результате воспитался человек, который вообще уже ни за что отвечать не мог. Безответственность - родная сестра коммунизма, она не просто чужда нашей вере, она полярна по отношению к христианству, к Церкви, где все строится именно на ответственности нашей перед Богом и людьми за все, что вокруг нас происходит. Безответственность - это тот самый Адамов грех, о котором так любят рассуждать и верующие, и неверующие. На вопрос Бога, не ел ли ты с дерева, Адам отвечает: "Жена, которую Ты мне дал, она дала мне" (Быт 3,12). Вместо того, чтобы просто сказать "ел", он сразу перекладывает ответственность и на Бога, и на Еву. В этом и заключается первородный грех! Христианство ему противостоит, а коммунизм его насаждает.

Второй из этих общих принципов связан с отсутствием свободы выбора между добром и злом, которую коммунизм отнимает у человека. Делая этот выбор за него, коммунистическое государство вынуждает человека быть хорошим, разумеется, только в понимании этого государства. А без свободы выбора нет веры, невозможна встреча со Христом, потому что только свободно может Он войти в сердце человеческое, только без насилия и без принуждения. Именно поэтому христианство и коммунизм абсолютно несовместимы.

Третий принцип касается личности, которая в коммунистическом обществе тонет в коллективе. Вне свободы человек, у которого отнята обязанность быть в ответе за то, что вокруг него происходит, действительно, перестает быть личностью, ему настойчиво предлагается не выделяться из коллектива и показывается при этом, что происходит с тем, кто выделяется, к примеру, с А.Тарковским, И.Бродским и т.д. При председателе Мао всех одевали в одинаковые робы, при Зюганове этого делать не будут, но все же посоветуют "не высовываться". В сущности, именно это уже сейчас советует нам коммунистическая пресса. Поиски врагов уже начались и ведутся вполне успешно, осталось только прийти к власти, чтобы к врагам этим применить соответствующие меры. Тем более, что никакой надежды на то, что положение в экономике и уровень жизни можно быстро улучшить, нет, поэтому придется зарабатывать авторитет у населения успешной борьбой с врагами.

Что именно произойдет в этом день? Зюганов, если победит, начнет демонтаж того государственного строя, который сложился за последние годы, и восстановление советской власти. Правда, он говорит, что не тронет собственников, за исключением тех, кто завладел своей собственностью незаконно, но одновременно разрабатывает теорию смены общественного строя конституционным путем - на эту тему он собирался делать доклад в Петербурге на научной конференции, куда не только он, но и я был приглашен с докладом, но не попал, так как это было в день Вознесения Господня. Его приход к власти - это, без сомнения, обеспечит возвращение к тем принципам в жизни общества, о которых сказано выше.

Если к власти придет Ельцин, то ситуация останется такой, какова она сейчас, и это будет означать только, что нам дан тайм-аут на пять лет. Это будет хорошо для всех, прежде всего для о. А.Шаргунова, который перестанет призывать к изданию новых законов и к использованию других силовых методов в православии и просто займется пастырскими трудами, за которые его так ценила его духовная дочь Анастасия Ивановна Цветаева.

За эти годы будет необходимо вырастить реальных кандидатов на президентский пост, которых сегодня, увы, нет. Явлинский не потому не набирает, а, наоборот, теряет сторонников, что люди у нас глупые, и не в силу того, что все за Ельцина, а просто из-за того, что он слаб как кандидат на такую должность. Экономист, который утверждает, что деньги для выплат пенсионерам он найдет, сократив чиновничий аппарат, выглядит смешно, ибо чиновников тысячи, а пенсионеров миллионы; фигурально выражаясь, накормить обедом одного чиновника тысячу пенсионеров невозможно, а Явлинский предлагает именно это. Вся надежда на ближайшие пять лет. За эти годы мы просто обязаны вырастить новое поколение политиков, которые были бы свободны от коммунистической идеологии и от личных амбиций, ответственны и образованны, в противном случае нас, действительно, ждет беда и национальная катастрофа. Необходимо понять нам и то, почему Петербург не прислушался к мнению Д.С.Лихачева (казалось бы, ясно, что его надо слушаться!) и выбрал в мэры господина Яковлева, поддержанного коммунистами и вообще городской номенклатурой.

Задача старших поколений (от 70 до 40 лет) в течение пяти ближайших лет способствовать свободному росту тех, кто будет призван к управлению государством в 2000 году. Пусть эти люди не будут православными христианами в смысле их личного исповедания. Главное не в этом, а в том, чтобы они впитали в себя идеал христианской свободы, стали по-настоящему культурными и в силу этого открытыми к добру людьми. Наша задача заключается в том, чтобы не упустить сегодняшнюю молодежь, не сломать ее силовыми методами, в том числе заставляя верить в Бога, укоряя в неверии и т.д., а показать ей, что нет большей свободы, чем та, которую открывает нам Христос. Будет страшно, если мы оттолкнем демократически настроенную молодежь от Церкви, а именно это успешно делает о. А.Шаргунов своим альянсом с Зюгановым, который вызывает у всех, а особенно у молодых людей, уже практически полностью свободных от коммунистической идеологии, закономерное отвращение.

НАШ ОТЕЦ АЛЕКСАНДР (Опыт благодарения)

Было это несколько лет назад. Плыл корабль по древнему Эгейскому морю. Курс держал на Святую землю. Сотни православных паломников, десятки клириков на борту. Одно на всех радостное ожидание. Длинные досуги заполняли доклады священнослужителей. Наставляли нас, готовили к Встрече. После доклада совершенно незнакомого мне протоиерея Александра Шаргунова я подошел к нему и попросил принять меня в свои чада.

Тут придется для начала сказать несколько слов о себе. Видит Бог, не из ячества, а чтобы читатель смог моими глазами (а как еще?) увидеть отца Александра.

Я, многогрешный, принадлежу к людям, весь свой век промаявшимся около церковных стен. Случай, распространенный в послевоенном поколении, в гуманитарной и писательской среде. Крещеные по рождении, походившие с бабушками в церковь в раннем детстве, увлекавшиеся русской религиозной философией во студентах, излазившие с рюкзаками и самые отдаленные, запущенные в ту пору монастыри, мы считали себя православными. В церковь - по праздникам - заглядывали, женясь - венчались, детей крестили. Не делали только главного - не причащались.

Ущербность, отъединенность свою переживали, временами - остро. Воцерковиться порывались, но легко приходили в смущение от любой ерунды. То архимандрит в Лавре встретит грозным рыком ("А зачем вам Библия? Для науки?!"), то старушки в церкви обшикают ("Не той стороной ставите свечку!"). Прослышав про "интеллигентного" отца Всеволода Шпилера, ринулись было в Кузнецы. Да натолкнулись там на весь московский бомонд - а всякая тусовочность нам и тогда претила.

Потом пошли слухи, что все священники должны докладывать о своих прихожанах в КГБ. Э-э, сказали мы…

Потом церковь вдруг вошла в моду - опять, стало быть, не про нас. Не позировать же рядом с начальством.

Наконец проняло, осознали: все эти мелкие, глупые, трусливые резоны -от недостатка веры.

Стали оглядываться в поисках "своего" Посредника. Оказалось: легче невесту найти в зрелом возрасте. К кому ни примеришься - все что-то не то.

Опять глупость, понимаю. Любой батюшка гож, раз рукоположен. Но ведь я не о том, что должно, пишу, а о том, что есть.

Так бы и длилась мука колебаний, страшно сказать, до сих пор, если б не та встреча с отцом Александром. Да еще где встреча - по сути, у Гроба Господня.

Первое, что при виде его подумалось: подлинность, призванность, правда. Так батюшку не сыграешь. Еще промелькнуло: Достоевский, Суриков, Россия девятнадцатого века. Та Россия, которую мы вовсе не потеряли, раз носим ее в душе.

(А были у нас, чего греха таить, и такие докладчики - с "эстрадным" уклоном).

И линию отец Александр вел, как я быстро уверился, самую правильную. Вообще-то вроде бы не нам, грешным мирянам, об этом судить. Но ведь и мы не бессмысленное стадо. Что-то признаем или оправдываем лишь умом, а к чему-то клонимся сердцем. Восхищаемся, к примеру, огненной рачительностью Иосифа Волоцкого, но душой-то льнем к Нилу Сорскому. Хотя оба святые. И так на всем протяжении истории Церкви вплоть до наших дней.

Разумеется, мы почитаем любых иерархов Православной Церкви. Но и горько недоумеваем, подчас наблюдая, как они челомкаются с губителями России.

Так - головой - оправдываем мы сергианство. Но сердцем-то с теми, кто анафемствовал главного беса, все еще возлежащего на главной площади страны (или зависшего над ней).

От слов отца Александра веяло не просто надеждой - уверенностью, что вот он челомкаться с бесами не станет. Чем бы ни искушали. Потому что несет свой крест по Писанию - неложно.

Как нуждаемся мы ныне в таких твердынях. Мы, русские люди, захлестнутые отчаянием, разбросанные по островкам надежды, как зайцы по кочкам во время ненастного половодья.

Все это в одночасье открылось мне - ясно, что не по моей духовной зоркости, а по высшему вразумлению. Смилостивился Господь. И я даже не удивился, когда позже узнал, что в свое время и Анастасия Ивановна Цветаева, с духовным опытом не чета моему, также выбрала в духовники отца Александра.

Сразу по возвращении в Москву, на Вознесение, я принес ему в храм святителя Николая в Пыжах свою первую исповедь. Нет, я никого не убивал, не предавал, не пожелал даже зла ни единому человеку. Но я прожил обычную жизнь советского интеллигента - и батюшка содрогнулся. В его раненом голосе мне почудились слезы. "Если смотреть на вещи реально, то одной ногой вы уже горите. Предстоит до крови, по апостолу Павлу, драться за свою душу". Я, романтик, потребовал епитимьи. Батюшка покачал головой: "Постепенность и постоянство - вот подвиг".

Что-то не припомню, чтобы со мной так когда-нибудь говорили - с таким участием и без прикрас. Вот уж поистине: "И нам сочувствие дается, как нам дается благодать…"

С тех пор, вот уже четвертый год, исхаживаю дорогу к храму - стрельцами XYII века возведенному при начале Ордынской дороги. Белоснежное нарышкинское диво с некогда самой звонкой на Москве колокольней, а ныне лучшим на Москве хором. Меж баженовским ампиром Скорбященской церкви, где прежде много лет служил отец Александр и щусевским модерном Марфо-Мариинской обители преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Феодоровны, о которой он первым поведал в нашей печати.

Интеллигенции в храме святителя Николая в Пыжах собирается куда более среднего. Естественно. Только облегчение ли это для батюшки-интеллектуала? Какое там! Ведь сия среда, как известно, гнездилище пороков самых утесненных: от гордыни до блуда. Обладательница проявлений самых непрямых, жестов самых изломанных - из-за вечного огляда на себя самое и всяческой ненатуральности.

А сколь многие ходят на исповедь как на прием к психоаналитику.

И как же батюшка терпелив к нашей мути, как внятлив и чуток. Лишь иногда вспыхнет иронией, словно бы волчий зырк: тут Россия гибнет аки Содом, а вы в чем барахтаетесь, греховодники…

Кто-то меткий (Цветаева? Хлебников?) заметил, что Пастернак похож разом на араба и его лошадь. Если так (строить образ), то отец Александр похож на Ивана-Царевича и его волка.

Светел, легок, пригож в добродушии как царственный русский наследник. Но и, правда, зачуяв чужое, может волком зыркнуть из-под костистых углубий.

Таким, видимо, и должен быть пастырь: "Мир всем…" и - "Не мир, но меч…"

В первый же свой день в храме я обрел книгу батюшки "Проповеди и выступления". Надо сказать, что о проповедях (Лютера и Мюнцера) я когда-то писал курсовую. И с тех пор пристрастен к жанру. Открыл книгу с большими ожиданиями - и насколько же в них не обманулся! По скрытой, нутряной духоемкости слова эти проповеди вполне встают в ряд творений таких преславных пастырей нашего века, как Иоанн Кронштадтский, Алексей Мечев, Валентин Свенцицкий, Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский. А по литературным достоинствам я просто не смог припомнить им равных. Удивительно ладная проза - с ритмом легкого дыхания, с завораживающей точностью неброских, но незаемных слов, с исконно русской задушевностью тона. Проза поэта!

Так оно и оказалось. Однажды на палубе волжского теплохода один известный поэт прочитал мне наизусть вереницу дивных стихов - как выяснилось, нашего отца Александра. В молодости, по окончании иняза, он был профессиональный поэт-переводчик, выпустил немало переводных книг - еще до того, как недреманный КГБ запретил выход собственной книги. Нет сомнений, он обрел бы немалую известность и на ниве словесности.

Но раздался зов иного, высшего призвания. Процветающий поэт-переводчик пришел в Церковь, поступил в семинарию. И вдруг засомневался: а не мутны ли источники поэтического вдохновения? Кто насылает эти вещие грезы? И где витает подхваченная ими душа? Уж не в запретных ли христианину дебрях и кущах? Или как это сказано в стихотворении-признании "Поэт" английского романтика Китса, переведенном самим же Александром Шаргуновым:

Всей тяжести земной наперекор

Душа летает на крыле ужасном

И с будущим ведет - ей неподвластным -

Таинственный запретный разговор.

Эта тема - сомневающегося прозрения и покаяния так знакома нам по мукам позднего Гоголя, позднего Толстого. Просто отцу Александру оно открылось не в конце, а в самом начале творческого пути.

Ясно, что не случайно. Признаки особой мистической чуткости он обнаружил с самой ранней поры. Когда двухлетним мальчиком, в сорок третьем году, в один какой-то день вдруг стал кричать: "Папа погиб! Папа погиб!" - и что с ним ни делали, не унимался. Через несколько недель пришла похоронка - его отец погиб именно в тот день и час. Пуля прострелила нагрудный карман, в котором хранилась фотография сына.

В отказе отца Александра от поэзии мне видится ключ к пониманию его личности. Вот человек редчайшей цельности в наш век отчуждения - раздвоенности, виляния, разлада слов и дел.

"Он призванный. Будет первым мучеником во время гонений, - сказала о нем известная монахиня. - Мучеником правды".

Я долго думал, как бы назвать духовный тип отца Александра. И не нашел ничего, кроме русского реализма. То есть реализма - по Достоевскому - "в высшем смысле". Того, которому начало положил святой Александр Невский: "Не в силе Бог, а в правде". Реализма духовно укорененного, трезвенного, ясновидящего, пророческого, неподкупного. При котором сделки с совестью невозможны. Который не слукавит: "Богородица не велит".

Этот единый реализм пронизывает, как мне представляется, все пласты мировидения отца Александра - его богословие, философию, метафизику истории, политические воззрения.

Как отрадно нам, прихожанам, чадам, читателям, слушателям отца Александра, соприкасаться с этой четкой определенностью, выверенностью взаимосвязанных суждений.

В богословии это надежное кормило святоотческого фундаментализма, позволяющего не соблазняться новомодными прикровениями софиологии.

В философии - традиционное русское всеединство, дающее точную меру разноуровневых вещей.

В метафизике истории - реальное осознание роли Удерживающего, отодвигающего апокалиптические катастрофы.

В политике - не менее ясное понимание того, кто и зачем размахивает жупелом почившего коммунизма, в то время как на его месте давно воцарилось куда более мощное, изощренное Зло.

Ни одно явление тут не разрозненно, не случайно - так что, к примеру, за самодовольными рожицами Гайдара с Чубайсом так явственно проглядывает хрестоматийный и древний инфернальный испод.

Быть христианином в наши дни, учит отец Александр, значит собрать в душе своей мужество, едва ли не равное святости. Такой мощи ныне натиск повсеместного разбожествления - "конца истории", как модно говорить на Западе. Истории, растворяющейся в потреблении самых примитивных удовольствий и благ.

Сейчас вопрос состоит не в том, говорит отец Александр, существует ли Бог - тут нет сомнений и у бесов. Вопрос в том, существует ли человек. Есть ли еще кому внимать голосу Бога?

Этим последним храбрецам уже не спастись келейно или в приходе. Духовная брань последних времен требует всего человека.

И в этом дело отца Александра не расходится с его словом. Его жизнь - пример редкого в наши дни подвижничества. Иной раз просто не верится, что столько дел может вместить один день одного человека. Богослужения, требы, чада в храме и на дому, выступления по "Радонежу" или в "Русском Доме". Подготовка новых проповедей и докладов. Лекции в духовной академии и семинарии. Поездки к загородным прихожанам и в монастыри. Регулярная работа над новыми выпусками "Антихриста в Москве" и "Царственных мучеников". Многочисленные акции общественного комитета "За нравственное возрождение Отечества", который протоиерей Александр Шаргунов возглавляет, опираясь там на патриотическую общественность во главе с писателем Валентином Распутиным. Митинги и манифестации - против утверждающего растление закона о порнографии, против захлестнувшей Москву порнорекламы, против показа миллионам телезрителей кощунственного антихристианского фильма Скорцезе… Дон-Кихот? Сизиф? Да нет - человек, всерьез исповедующий Христа. Русский пастырь конца ХХ века.

Как реалист в высшем смысле отец Александр не мог не сосредоточить на основных, ключевых темах, от которых зависит нравственное Возрождение, а стало быть, и существование нашего Отечества.

Эти темы связывают воедино прошлое и будущее России. Судьба России - это судьба православия, а стало быть, и всего мира. 17-й год, Чернобыль, 93-й год, нынешняя пропаганда насилия и разврата, торговля органами людей, натиск на Православие иноверческих и оккультных сил - вот вехи Апокалипсиса в России ХХ века, где в смертельной схватке сошлись тайна жизни и тайна беззакония. Отец Александр многое сделал для любовной реставрации того прошлого, которое нам нужно извлечь из обломков и очистить, чтобы строить надежное будущее. Он, в частности, собирает сведения о чудесах царственных мучеников, необходимые для их канонизации. В особенности о государе Николае Александровиче, который "пал жертвой противостояния самой главной ереси человечества - ереси хилиазма" и который "был дан, чтобы явить образец православного Государя на все времена, чтобы показать, чего мы лишаемся, теряя православную монархию".

А будущее России - это, конечно, дети. Они же в наших условиях, когда и весь-то народ старательно подталкивается правителями к тяжкому греху уныния, "все более лишаются возможности выбрать добро".

И, разумеется, отец Александр остро и споро реагирует на политические события наших дней, умея разгадать их глубинное, судьбоносное значение для России. Взять хоть выборы, например, от которых так много зависит и от которых у многих кругом идет голова. Русский человек ныне - с безменом в руках не только у придорожья. Он и голосует, примериваясь, где зло поменьше. Ах, как всем нам хотелось бы правителя православного, совестливого, мудрого. Но не будем предаваться мечтаниям, предупреждает реалист отец Александр, давайте выберем по крайней мере того, кто остановит дальнейшее сползание страны в Содом и Гоморру, кто защитит то, без чего нет России, - Православие.

Сколько русских людей нуждается во вразумлении сейчас, когда нами правят продукты распада коммунистического режима, коими и мы сами заражены. И какая нужда во вразумителях! И какое счастье, что не переводятся они в Церкви, -утратили мы владыку Иоанна, но во весь рост поднялся отец Александр.

Конечно, в малом очерке весь размах его деятельности не объять. Но об одной щемящей частности мне непременно хотелось бы упомянуть. Как проникновенно написал наш батюшка об одном из самых славных своих чад - об Анастасии Ивановне Цветаевой! Как, должно быть, рада она такому светлому поминовению.

Милая Анастасия Ивановна! Помните, как бывало в Голицыне, - сидим мы с Борей Бондаренко за шахматами или с Борей Василевским за футболом по телевизору, а вы, легко вспорхнув - на десятом десятке! - на второй этаж, ласково нас обличаете: "На что изводите время, православные? Жизнь так коротка!"

А потом засобираетесь, заторопитесь вдруг в Москву на денек, другой: "Хочу повидать моего отца Александра!"

Как я рад сказать вам: теперь он и мой отец.

Юрий Иванович Архипов

В день 70-летия протоиерея Александра Шаргунова предлагаем Вам рассказ о нем его сына писателя Сергея Шаргунова, опубликованный в декабрьском номере журнала "Сноб" . Редакция "Татьянина дня" присоединяется ко множеству поздравлений маститого московского пастыря и желает ему многих лет плодотворного служения на благо Православной Церкви и Отечества.

Они жили большой семьей: Иван Иванович, офицер, Анна Алексеевна, крестьянка, ее родители - Лукерья Феофилактовна и Алексей Акимович, малыши - Гена и Зина. А нашего героя назвали Винцент. В те времена это было в порядке вещей - давать неожиданные имена.

Но все же откуда «Винцент»? Настоял на имени Иван Иванович. Он едва ли знал о Ван Гоге, однако где-то это имя встретил и оценил. Возможно, он решил подарить сыну имя яркое, загадочное, предвещающее интересную жизнь.

Винцент родился в конце декабря 1939 года в глухом таежном вятском поселке. Душистая парижская весна сре-ди зимней тайги... Вин-цент, Вин-цент - тяжелый звон, багрянец и золото. Жена подчинилась воле мужа, но сына сразу же стала называть Венчиком. Однажды перебирались в другую деревню, там же, в тайге. Ребенок навсегда сохра-нил в памяти ужас от встречи с бабой-ягой: во время переезда на часок-другой оставили его у незнакомой им таежницы-старухи в жарко натопленной избушке. Там что-то зловеще кипело в больших чугунках. Старуха наклонялась к малышу и обещала скрипуче: «Я тебя съем!» В ее глазах дрожали дьявольские огоньки.

Вскоре началась война. Ивана Ивановича призвали под Ленинград. Он угодил в штрафбат (разлил солдатам спирта больше положенного). «Судьба моя переменилась не на долгие сроки», - писал домой. Безногий однополчанин потом рассказывал: на сердце, к гимнастерке Иван прикре-пил фотокарточку маленького Винцента. Пуля пробила фотографию и сердце. В это время ребенок играл на полу в избе. Вдруг заплакал и закричал: «Папку убили! Папку убили!» Мать била его, он вырывался и кричал: «Но я же не виноват, что папку убили!»

У матери на войне убило всех четверых братьев, а у погибшего отца - всех троих.

В деревне было большое хозяйство: крытый двор, лошадь, корова. Венчик носил лапти. Да, подчеркиваю, лапти носил! С шести лет ездил верхом на лошади и доил корову. Косил траву. Как-то летом мимо маленького косаря (эта история мне запомнилась, и потом в прозу я ее включал) шли мужики, уцелевшие после войны, и сказали:

Какой молодец! Хороший работник!

Один из них подхватил:

Надо ему яичко дать...

Годы были голодные, и обещанный подарок казался чем-то волшебным, как будто не простое будет, а золотое яйцо. Мальчик изо дня в день все ждал подарка. «Они не забыли, - думал он. - Они еще осчастливят». Но никто ему, конечно, не дал никакого яичка.

В школу ходил за пять километров. Туда и обратно. Иногда один, иногда с братом и сестрой. Идти надо было через густой лес. Как-то там встретился медведь. Другой раз - беглый каторжник: человек в телогрейке бежал, озирался, падал в траву (вокруг было много лагерей). Уже тогда Винцент начал писать:

«Стихи писать не может каждый», -
Сказал однажды Гена мне.
Но стихотворной мучим жаждой
Пишу стихи - горю в огне.

Где похоронен отец, никто не знал: в братской могиле, и все дела. Умер дедушка - рыбак и охотник, воевавший еще в Первую мировую. И Анна Алексеевна повезла свою старую мать и трех детей из деревни на новое место - в уральский поселок Еткуль к родне. Там устроилась кастеляншей при гостинице. А Винцента отдали в суворовское училище в городе Свердловске.

Все преподаватели прошли войну, были истовы, чудако-ваты, у большинства суворовцев отцы погибли на фронте. В училище приезжал маршал Жуков, командующий Уральским округом. Он шел по этажам, по коридорам, каменное лицо выражало волю. По утрам на плацу ребята маршировали и пели: «Юные суворовцы, Сталин любит вас, выпол-ним, суворовцы, Родины приказ!». Винцент начал публико-ваться в свердловских газетах. Его рассказ «Сергей Францев» получил награду газеты «Красный воин», правда, Францева редакция переименовала в Брянцева, но и газету автор называл на античный лад «Прекрасный воин».

Случилось так: один в классе, будучи дежурным, снял со стены портрет Сталина, вытер тряпкой и неожиданно для себя выдохнул: «Чтоб ты сдох!». Само вышло, как будто кто-то за него это сказал, хотя он, как и все, верил в вождя. Через неделю Сталин умер. Подросток был в шоке: он решил, что Сталин умер из-за него.

Как-то стояли на плацу и играли в телеграф: по ряду вполголоса от одного к другому передавали матерное словцо. На Винценте связь закоротило. Он не мог, не то что не хотел, а не мог повторить. Его после этого начали дразнить «святой», на спине рисовали мелом крест. Но Винцент был крепок мышцами и первым отличником, поэтому от него быстро отвяли.

В военном лагере суворовцев под Свердловском располагалась аллея вождей. Золотистый песок тропинки и по бокам торжественные, застекленные портреты главных лиц партии. От этого места веяло чем-то священным. И вот было объявлено, что Берия - враг и шпион. И в его портрет полетели камни. Зазвенело стекло. Юный суворовец Винцент смотрел на все это потрясенно.

Он не хотел становиться военным, он уже понял свою страсть - писать слова. Гордость училища, он за полгода до выпуска заявил, что его бросает. Начальник, генерал, вызвал мать. Та приехала ни жива ни мертва. Расстроилась и крича-ла. Сын ни в какую. Закончилось все уходом из суворовцев, доучиванием в вечерней школе и поступлением на факультет журналистики Свердловского университета.

В 1959-м в СССР приехал Никсон. Американский вице-президент катил по улицам Свердловска и, высунувшись из окна автомобиля, широко улыбался и размахивал руками. Вместе с Никсоном прилетели журналисты и сопровождающие. Винцент стал разговаривать с ними по-английски. Ему было интересно, как живут американцы, что думают про нас. Возле гостиницы американец с готовностью общался, тоже спрашивал и показывал на своего чернокожего приятеля: «Вы думаете, негров эксплуатируют, а он у нас капиталист. Владеет большой компанией». После этого разговора на улице подошли двое, показали удостоверения КГБ и отвели в помещение. Они угрожали. «Мы тебя сейчас увезем, и никто никогда тебя не найдет». Винцент отвечал им дерзким смехом. Не боялся и не понимал угрозы. Он слушал рок-н-ролл на бобинах, носил узкие брюки, курил две пачки в день.

Через год в университете произошел настоящий скандал. Попросили написать стихотворение в стенгазету. Быстренько сочинил. К какой-то годовщине Ленина.

В его глазах я вижу стольких
Глухих годов походный строй:
И тридцать памятный жестокий,
И смутный пятьдесят шестой.

Тридцать памятный - тридцать седьмой, пятьдесят шестой - события в Венгрии.

Скандал разразился громкий и истеричный. Общее собрание курса. Собрание всего факультета. «Он передавал в Америку какие-то бумаги», - вещал декан. С этого собра-ния Винцент нагло ушел - «опаздываю на встречу с читателями». Собрание Свердловского горкома комсомола. Собрание городского Союза писателей, где до этого в нем души не чаяли и собирались принимать. Книгу его стихов, которая уже была готова, рассыпали. Из комсомола исключили. С факультета отчислили. В «Комсомольской правде» на всю страну вышел фельетон о «политически незрелых юношах», где рассказывалась история «манерных и бессмысленных, а по сути дела, антисоветских виршей студента Шаргунова».

Винцент поехал в Еманжелинск - хмурый городок в Челябинской области, именем своим напоминающий об имажинизме. Там устроился в местную газету. Через год поехал в Москву и поступил в Литературный институт. Опала не помешала поступлению, даже тогдашняя система не могла контролировать всех неотступно. В Литинституте учился Коля Рубцов, с которым пили, как-то Рубцова долго отчитывали в газете, куда вместе понесли стихи.

Стихи Винцента были все более мистичные и загадочные. Их не брали в советские издания.

Зачем на родине своей
Болеют люди ностальгией,
И жест, в котором жест ветвей,
Сильней, чем жесты остальные?

И там, где звезды, надо мной
Летает тень моя в смятенье.
И потому освобожденье
Есть возвращение домой.

Он бросил Литинститут, потому что стало скучно. Он и так все знал, чему учили. Бросив Литинститут, уехал в город Качканар и записался на всесоюзную стройку бетонщиком.

Вновь работал в еманжелинской газете. Ночью, зимой, ехал из деревни, куда отправлялся за репортажем, машина остановилась. И вдруг среди снегов и тьмы внутренний голос ясно и твердо сказал: «Надо в Москву. В Иняз».

Прилетел в Москву и легко поступил в Иняз. С детства способный к языкам, он свободно владел английским.

На последнем курсе случилось его знакомство с Аней, писательской дочкой из Лаврушинского переулка, моей мамой. Им было по двадцать три. Красивая пара: легкая, стройная, темноглазая и скуластый, высокий, светлоглазый. Они воспринимали мир интуитивно, но выводы делали страстные, категоричные. Он посвящал ей стихи о любви и смерти:

Прощения и нежности пора.
И ты, моя любимая, с утра
У озера выходишь на поляну.
Прохладно от пылающей воды,
И листья на поляне, как следы
Всех маленьких детей, умерших рано.
И где-то - будто нет ее нигде -
Весь день поет в кустах прибрежных птица.
И свет идет по медленной воде,
В которую лицо твое глядится...

Они поженились, одновременно уверовали в Бога и крестились в один день. В крещении Винцент получил имя Александр. О том, как уверовали, подробно писать не стану. Все случилось через мистическое потрясение, их изменившее навсегда.

Веру почти все не понимали.

Молодой человек, я узнаю ваш тип, - благожелательно говорил режиссер Сергей Герасимов, дядя жены. - Это тип идеалиста!

Но ведь хотя бы ромашка больше всего кинематографа...

Согласен, - ответил Герасимов и прочитал наизусть Символ веры.

Начали приходить к Богу многие знакомые. Журналист Миша Ардов, поэт Станислав Красовицкий. Уверовавшим супругам встретилась Анастасия Цветаева, которая сильно их поддержала. Когда наш герой примет сан и назовется отцом Александром, она станет его духовной дочерью.

Он окончил Иняз, и теперь предстояла поездка на несколько лет в Алжир - переводчиком. Незадолго до отлета вызвали в КГБ. «Зачем вам эта поездка? Поезжайте в Англию, во Францию. В творческую командировку. Давайте сотрудничать». Отказался. Не пустили даже в Алжир. «Вы понимаете, что вам не быть больше, чем школьным учителем?» - «Меня это устраивает».

А потом он работал вне штата в Министерстве культуры. Вместе с иностранными музыкантами и художниками ездил по всему Союзу. «О, Винцент!» - оживлялись французы. С певицей Жаклин Франсуа чуть не погибли в ташкентском землетрясении. Землю корежило, и рушились домики, пока самолет был в воздухе. Пришлось садиться в дру-гом городе. Путешествовал с дирижером Полем Паре. Тот дружил с Марком Шагалом и в Ленинграде пришел в гости к сестре художника. Проводив дирижера до квартиры, Винцент поклонился и ушел вопреки всем предписаниям. Чтобы им не мешать и не выглядеть соглядатаем.

Он был переводчиком на обеде Паре и министра культуры Фурцевой.

Почему посадили Синявского? - спросил дирижер. Фурцева ела жадно и говорила сквозь еду.

Пусть сидит где сидит. Да и Данилай пускай... Им полезно посидеть!

В это же время Винцент был переводчиком стихов. Например, американских поэтов. До сих пор в книгах Каммингса на русском некоторые стихи в переводах Шаргунова.

Вся в зеленом, моя любимая отправилась на прогулку
на большой золотистой лошади в серебряный рассвет,
четыре длинные собаки летели низко и улыбаясь,
сердце мое упало мертвое впереди.

Весна подобна быть может
руке в окне
осторожно
взад и вперед
передвигая Новые и
Старые вещи, в то время как
люди глядят осторожно,
передвигая, быть может, кусочек цветка сюда, перемещая
воздух немного туда и
ничего не разбив.

В Министерстве культуры предложили вступить в партию, чтобы войти в штат, - «или увольняйтесь». Он не согласился и наконец-то стал обычным школьным учите-лем. В московской английской спецшколе преподавал язык и западную литературу. Целый год. Читал старшеклассникам Библию на английском, и они не доносили, а любили учителя-оригинала. И не прекращал заниматься книжными переводами. И ходил в церковь. Был алтарником, чтецом... А однажды подал документы в семинарию.

Поехал в Загорск, в Лавру. В электричке обнаружил, что надел ботинки разного цвета, так спешил...

В 1978 году он был рукоположен в священники, перестал писать и переводить стихи и полностью посвятил себя церкви.

Его сразу попытались взять в отдел внешних церковных связей: «Нам нужны хорошие, хорошие!» - сказал зазывавший. Но он предпочел просто служение. Стал одним из священников в храме Всех скорбящих радости на Большой Ордынке. Однажды подступил гэбист и сказал: «Нас интересуют только иностранцы. Они же приходят сюда. Вы не могли бы нас держать в курсе?». Батюшка парировал: «У вас же ничего не делается без приказа, правильно? Вот и у нас ничего не бывает без благословения. Я не могу заключать с вами тайной сделки. Сначала я должен взять благословение у правящего архиерея». Гэбист отступил, смешавшись.

На самом деле в это время отец Александр уже был подпольщиком. В Рязанской области в избе хранился печатный станок. Там несколько верных чад печатали жития святых, в том числе убиенных большевиками, по образцам, присланным из православного монастыря города Джорданвилля, штат Нью-Йорк. Книги отец Александр распространял среди верующих.

Он почитал царскую семью и ей молился, в доме хранилась частица мощей великой княгини Елизаветы, переправленная из Иерусалима. А затем чудесным образом в доме появились останки царской семьи. Их отрыл в уральских топях один литератор. О находке не знал еще никто в мире, но в квартире священника на Фрунзенской набережной уже хранились кости, отрезки одежд, пуговицы. Всю юность Винцент бродил в Свердловске мимо Ипатьевского дома, и вот теперь... Но больше того - мать его жены, писательница Валерия Герасимова, до революции жила в Екатеринбурге и в гимназии сидела за одной партой с дочерью Юровского, впоследствии расстрелявшего царя.

В 1980 году у отца Александра, сорокалетнего, родился сын, которого назвали Сережа.

Первое и главное мое впечатление: я не знал, как зовут отца. «Чучуха», - иногда ласково говорила ему мама. «Винцент!» - окликала раздраженно. «Батюшка!» - восклицала крестная. На улицах, когда у меня спрашивали: «А как зовут твоего папу?» - я терялся, а он, оказавшись рядом, представлялся: «Александр Иванович». Впрочем, и то, кем он работает, я обычно скрывал и отделывался не очень понятным мне самому словом «переводчик».

Я относился поначалу к папе с тревогой.

Папа казался мне то очень строгим, то очень добрым. И действительно, всегда эти крайности в нем сочетались, иногда в течение минуты. То он улыбался, всем лицом, ясными глазами, и хотелось смеяться и кружить вокруг него, но он же, огорчившись или задетый каким-то словом, темнел, начинал перебирать губами, и становилось страшно: отец рассержен. Он был очень чуток к словам, гневался на любую пошлость. В те разы, когда мы оказывались вместе перед телевизором, я всякий раз молился, чтобы не показали ничего, что могло бы его возмутить. Тогда он заводился и начинал сокрушаться так, что я чувствовал свою вину за телеящик. Всю жизнь не оставляет меня понимание природы отца: его надо оберегать от любой пыли и грязи, он слишком чист, наивно, но и воинственно чист. Даже в его почерке, круглом и мелком, похожем на рисунок птичьих лапок на снегу, эта чистота.

Когда мы смотрели ящик? Считанные разы, у соседей в Москве или летом у знакомых... Телевизор дома отсутствовал. Однажды папа стал играть со мной в телевизор. Хорошо помню этот день. Мамы не было дома. Папа поставил два стула, на один сел, в квадратной пустоте другого выставил разные игрушки - зверей, кукол - и говорил грозно: «Внимание! Внимание!». Я дико хохотал и на следующее утро побежал к нему в комнату: давай играть дальше. И был жутко разочарован: продолжать игру отец отказался.

Он тонко и интересно рисовал, но как будто стеснялся этого. Когда я шел к кому-нибудь на день рождения, он мгновенно сочинял за меня легкие и забавные стихи. Его обыденная речь состояла из созвучий и каламбуров, но стихов по-настоящему он больше не писал.

Все-таки я с самого детства ощущал в папе какую-то космическую одинокую увлеченность, которая беспокоила. Некая таинственная замкнутость.

Мы приехали в Крым, мне было пять. Вечером среди ароматов отец вышел со мной во двор, со двора на дорогу. Мерцали звезды, близко темнела гора, к которой поднима-лась дорога.

Куда, пап?

В горы пойдем.

Там же шакалы.

Ну и что. Пойдем... - Он глухо рассмеялся. - Погуляем с шакалами. Пойдем ближе к звездам.

А мама? Она нас потеряет!

Не трусь.

Он шел, и я, охваченный мучительным сомнением, пошел за ним, но все медленнее. Он шел, задумчиво напевая. Меня пронзил страх. Отец скрипел камешками, и вот, касаниями сандалий о камешки подстраиваясь под этот скрип, я ринулся обратно, в несколько прыжков достиг ворот, бросился в сад, где в тусклом небесном свете низко свисали виноградные гроздья. Побежал по двору, споткнулся и рухнул в канаву. Упал на спину. Лежал и видел звезды.

А на следующий день было море. Отец учил меня плавать. Он смеялся и тащил в глубину воды, и тогда я сообразил, как его остановить. Надо обвинить его в побеге. Родители часто говорили между собой о беглецах за границу, удачливых и неудачных.

Папа! Куда? - завопил я отчаянно сквозь брызги. - Там же турский берег!

Он хочет меня угнать в Турцию, через море, в запретное чужеземье - об этом был мой вопль, обращенный к берегу советскому.

Там турский берег! Папа, пусти!

Он бормотал: «Ну надо же, советский патриот», возвращался со мной обратно к пляжу, где, подняв головы, подозрительно глазели отдыхающие.

Папа никогда меня не бил. Не порол. Хотя часто шутил на эту тему. Даже когда шестилетним я в лесу ушел от него просто так, куда глаза глядят, и проблуждал с утра до вечера, семилетним устроил потоп в квартире (открыл краны, играл в слесаря), а восьмилетним поджег ее. Только в бликах пламени отец замахнулся, но не ударил.

Отец признался: в детстве он тоже уходил из дома, за что-то обидевшись на мать. Прошел километров тридцать, прежде чем его вернули на грузовике. Я-то ушел бродить не из обиды - из страсти к приключениям. Но пожар учинил из обиды. Тогда началась перестройка, и у папы в «Литературной газете» вышла статья о княгине Елизавете.

Как?! Ты до сих пор не читал статью своего отца? - спросила у меня его помощница, розовощекая тетя Оля.

Не читал.

Стыдно, - она смерила меня презрительным взглядом; папа молчал, он, как всегда, не обращал внимания на разговоры, погруженный в свои раздумья.

Они ушли на кухню ужинать, где их ждала мама, я вошел в комнату. Шагнул к окну. На подоконнике лежали журналы («Огонек», «Родина», «Наше наследие») и тот номер «Литературки», пушистая вата, коробка со спичками. Я думал о том, что оскорблен. Машинально нашарил спичку, вытащил, чиркнул. Вата вспыхнула мгновенно и празднично. Загорелись бумаги, заплясали, попадали. Вспыхнули занавески. Огонь побежал по полу змеей. Я принялся бросать на эту быструю змею одежду из шкафа. Наконец я сорвал с себя свитер и тоже размашисто швырнул в костер. Мечущимся среди огней, полуголым, меня и обнаружил папа, привлеченный запахом гари. Взрослые быстро погасили пожар.

Отец был бледен, взглянул пристально, легонько замахнулся. Замахнулся, и все.

Интересно, что он не вел со мной воспитательных бесед - ни после ухода из дома, ни после потопа и пожара. Я говорил «прошу прощения», и этого оказывалось достаточно.

С шести лет он обучал меня английскому. После завтрака мы читали английские книги, лежа на даче в яблоневом саду на старой продавленной раскладушке. Папа говорил, что это наша лодка, и шутливо сипел: «Держись, браток!», мол, не упади в зеленые волны травы. После обеда мы ехали в лес, мама - на своем велике, я - у папы на раме, и там продолжались уроки английского. В стране объявили анти-алкогольную кампанию, а в детской книжке фигурировали друзья по имени Нора и Джон, и он придумал лозунг: Nora and Jоhn like odekolon!, который я повторял под его одобрительный смех. Иногда мама вспоминала отцовские стихи. «Лето слишком прекрасно, чтоб долго продлиться!» - вздыхала она. Он легко махал рукой с полуулыбкой. Он не отрекался от стихов прошлого. В отличие от моего крестного авангардного поэта Красовицкого, который, уверовав, все свои стихи испепелил.

Папа был скуп на похвалы, хотя за лето я стал читать и говорить на английском. Вообще, папа никогда не препятствовал всерьез мне в моих делах (литературных и, так сказать, общественных), но уж точно никогда их не приветствовал и в них не помогал. Зато как он по-детски сиял, когда я шел в храм! Уже в четыре я переступил порог алтаря, в восемь : был одет в стихарь, читал молитвы перед народом, ходил со свечой впереди крестного хода - годами. До семнадцати, до поступления на журфак МГУ. Сначала я был увлечен, позднее отлынивал и прислуживал из любви, чтобы папу не огорчать.

В школе по настоянию родителей я единственный не вступил в октябрята, а затем в пионеры. А вскоре, к радости родителей, советская система рухнула. Папу пригласили преподавать в духовную академию и поставили настоятелем беленького храма святителя Николая на улице Большая Ордынка.

Приветствовавшие перемены и победу над коммунистами, родители скоро разочаровались в новой России. Они ждали расцвета. В храм повалили бомжи, беспризорники, беженцы, голодные старушки, просившие хлеба. Однажды на моих глазах мужчина сорвал со стены икону и выбежал из церкви. Я погнался за ним, настиг возле Марфомариинской обители, вор проскрежетал: «Спокойной ночи, малыши», - и побежал дальше. Отец не переносил «разврата», а теперь похабщина торжествовала всюду и везде. Конечно, он был разочарован. А потом случилась московская гражданская война.

Помню горячий спор у нас в гостиной. Литератор Игорь Виноградов и Сергей Юрский, которого папа крестил. Спорят о танках, о стрельбе, о том, можно ли было распускать парламент и нарушать закон...

В те дни осени девяносто третьего наметился разлад отца с любившей его либеральной интеллигенцией. Помню, как перед Новым годом пришел к нам в гости парижанин, писатель Владимир Максимов, отказывался от обеда и только налегал на клубничное мороженое, и они с отцом сидели полдня и единодушно говорили о трагедии того октября.

«Почему же они не пошли со всеми либералами в одну сторону?» - думаю я. Наверное, они крепко были связаны с простонародной жизнью, слишком сочувствовали униженным, оскорбленным, отверженным. Корни их уходили глубоко. Максимов рос в детдоме, отец - в тайге.

Мою бабушку Анну Алексеевну перевезли к нам из Свердловска незадолго до ее смерти.

Венчик послушный был. Что ни скажу - сразу делал, с радостью. В поле сено собирать детей направила. Прихожу. Венчик мой один граблями машет. «А где другие? Генка, Зинка...» Он грабли бросил, плачет: «Убегли, все убегли...» В Еткуле при гостинице работала. И один человек деньги забыл в номере. Так Венчик эти деньги нашел, мне ни слова - сразу за ним. Нашел на станции и все вернул. Тот по карману хлопнул. Точно, пропали деньги. Как он Венчика обнимал! Пришел с ним обратно, говорит: «Вот, мать, вырастила настоящего человека!»

Бабушка умерла в возрасте за девяносто, и отец служил над ней панихиду, а я, вспомнив юное время, обрядился в стихарь и прислуживал, держал большую свечу, и тающий воск обжигал мне руки.

Повторюсь: отец не мешал, но и не помогал точно. Я взрослел, все реже ходил в церковь, писал прозу, влюб-лялся, устроился на радио, ссорился с людьми, выпивал, курил. Мы не ссорились, но чем старше я становился, тем дальше мы расходились. А может быть, наоборот, в чем-то я повторял его путь.

Мы реже общались, частенько я не ночевал дома, папа суровел, но отмалчивался. Помню, как двадцатилетний, задержавшись в хмельной компании, пришел поздно. Мама была на даче. Отцу предстояло рано вставать на службу, он спал в дальней комнате и не слышал звонков в дверь. Мобильником я тогда еще не обзавелся. Я выскочил в чер-ную ночь, полную белой метели, подбежал к телефонному автомату. Пальцем примерзая к металлу, набрал домашний номер. «Алле», - раздался глуховатый голос. Я долбанул замерзшим кулаком по железной коробке, и, о чудо, отец услышал. «Папа! Папа! - закричал я, и слезы зазвенели в моем пьяноватом голосе. - Отопри мне!» В этот миг я почувствовал себя возвратившимся блудным сыном...

Потом я женился и поселился отдельно. Но мы с отцом продолжали видеться — раз в месяц. Теперь мы видимся чаще — раз в неделю точно.

Говорим об искусстве, о нынешней России, о моей жизни, о моем сыне. Расспрашиваю отца о его детстве и юности. Конечно, он старается свести разговор к Христу. Он напоминает, какой церковный праздник сегодня на календаре или предстоит. Иногда мне кажется, что отец ведет себя более сдержанно и строго, чем мог бы, он избегает лишних жестов и слов, он хочет запомниться целостным, быть стрелкой, которая, не вздрагивая, указывает одно направление - к Христу. Он счастлив, когда я прихожу в церковь и когда в церковь привожу его внука. В разговоре об искусстве папа вновь и вновь говорит про «акварельный принцип: чуть-чуть» и, если я возражаю, отвечает мне резко. Глаза его вспыхивают голубым огнем, и он яростно молодеет. В нем есть опасный порыв к атаке, живет «ген грозы». И чем больше у него сомнений, тем он может быть жестче и резче. Но чем ярче вспышка гнева, тем он отходчивее - вдруг грозу меняет рассеянный блаженный свет, неловко и растерянно отец просит «извинить за грубость», и чувствуешь себя во всем проигравшим и кругом виноватым.

Мне тридцать, а папе семьдесят, а сыну моему Ивану четыре. Мы гуляем на даче, в сорока километрах от Москвы. Горят леса. Но здесь не так душно, как в Москве. Дымка застилает пространства, будто бы память о смерти, символ бренности, призрачности наших дней. В этом темном нескончаемом мареве горечь утекающего времени.

Ходим по лесу, который пока не горит, но особенно сумрачен. Папа напевает что-то: то ли псалом, то ли песню суворовца, то ли стихи Каммингса. Ваня держит на поводке щенка. Охотничья собака Жуля, как и Ваня, весела и ретива.

Яичко не простое, а золотое, - бормочет Ваня нам сказку. - Жуля бежала, зубами покусала и яичко поломала. Чего, деда?

Жуля верная, - говорит ему дед громче. - Жюль Верн...

Собака дергает поводок, и Ваня уносится с ней за деревья и дымчатую пелену.

Идем с отцом следом - бодро, ускорив шаги. Он снова что-то напевает. Что? Загадка. Для кого-то он пугающий образ - русский Савонарола. Для кого-то образ обнадежива-ющий - столп Православия. Для кого-то опасный фанатик. Для кого-то огненный проповедник.

За тридцать лет я так и не понял своего отца, не сумел раскрыть. Перечитываю и вспоминаю его странные стихи:

Никто не спрячет, что он есть,
никто не спрячет,
что нет его. И в эту честь
ребенок плачет.

Нет, кое-что мне видно. Это кое-что - чистота. Природная, естественная упрямая чистота. Чистота в походке, почерке, смехе.

На плацу суворовского, в богемных застольях, среди грубой стройки, на амвоне он всегда был чист.

Всегда, еще с детства, когда выходил с ним на прогулку и смотрел на него, что-то смутное, готовое обрести формулировку просилось в голову. «Се человек». Одновременно простота открытая и какая-то внутренняя напряженность, словно бы готовность быть расстрелянным. Статный, ясноглазый, с небольшой бородкой, он выходил на воздух, и всякий раз стоял передо мной человек. Эталонный человек. Вот че-ло-век. Не знаю, как объяснить. Человек, которому можно молчать, так даже очаровательнее. Что если он все время про себя молится и молитва наполняет его зна-чительностью? Или дело в том, что он не человек, а инопланетянин?

Светлоглазый инопланетянин, меня породивший. А?

Он сам в юные годы подозревал, что был занесен в тайгу с другой планеты. Недаром - экзотическое имя.

Со страшной периодичностью и все чаще СМИ сообщают об убийствах священнослужителей в нашей стране. В последние годы их было несколько десятков. Следует отметить, что далеко не о всех из них оповещают СМИ, даже церковные. Тем более, если это не убийство, а просто жестокое избиение.

В июле 2013 года был избит молодой священник кемеровского храма великомученика и целителя Пантелеимона. Отец Игорь Котельников поздно вечером возвращался домой. У подъезда его встретили двое пьяных мужчин, которые привязались к нему с насмешками над Христом и над Церковью, а затем бросились избивать.

Отца Игоря доставили в больницу с сотрясением мозга и переломом ноги в двух местах. Не вызывает сомнения, что осатаневшие преступники не остановились бы и перед убийством. Для средств массовой информации - это ничего не значащее событие. А если бы они и обратили на него внимание, то вследствие «обыденности», наверняка, отнесли бы его к преступлению, совершенному «на бытовой почве».

Более всего ужасает эта «обыденность» и «обыкновенность». Среди множества подобных преступлений вспоминается убийство подмосковного священника Александра Филиппова, совершенное в 2009 году. Мне приходилось тогда говорить, что его убийство - образ того, что происходит сегодня с нашей Россией. И с нашей Церковью. И предупреждение - не только Церкви, не только государственной власти, но всем людям. Выстрел прямо в сердце за замечание совершавшим скотство посреди улицы. Это символ того, где мы находимся.

Поразительная подробность: отец Александр, можно сказать, окормлял приход воина-мученика Евгения Родионова. Его храм - рядом с тем местом, где погребены честные останки почитаемого всей Православной Церковью исповедника. Как воин Евгений голову свою положил за веру, не сняв крестильного крестика, так отец Александр принял смерть за заповедь Божию, за верность своему долгу. Так научился он у воина Евгения любви ко Христу.

Наступают времена, когда исполнение заповеди Божией, как и исповедание веры, может стоить жизни. Мы часто вспоминаем слова подвижника IV века преподобного Антония Великого: «Будет время, когда скажут: ты безумствуешь, потому что не хочешь принимать участия в общем безумии. Но мы заставим тебя быть как все».

Что же мы ждем? Когда это время наступит в масштабах, превосходящих то, что мы пережили в минувшем веке?

Десятки священников были убиты за последние несколько лет в стране, пережившей небывалые в истории гонения на Церковь. За несколько дней до убийства отца Александра был застрелен в храме священник-просветитель Даниил Сысоев. Эти преступления должны были, наконец, всколыхнуть всю Церковь, весь народ, должны были заставить власть принять неотложные решительные меры по защите нравственности и порядка. Государственная Дума должна была собраться на экстренное совещание и поставить предел покровительству преступникам и беззащитности своих граждан. Ничего этого не произошло.

Церковь же призывается к мужеству, которое явили новые мученики коммунистических гонений и новые мученики наших дней. Вдохновиться новой святостью, которую они показали нам сейчас. Только что глумившийся над стыдом и совестью готов осквернить святыню Церкви и убить того, кто защищает ее.

Сегодня особое слово Господа обращено к священникам. Так ли уж надо нам рисковать заступаться за женщин, детей, стариков? Может быть, лучше не высовываться, в ожидании пока пройдет буря, не обязательно же она должна погубить всех? «А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит» (Ин. 10: 12). Час опасности - час истины. Лжепастырь - тот, кто наемник, кто ищет своего. «Из вас самих, - говорит апостол, - выйдут волки лютые, не щадящие стада» (Деян. 20: 29-30). Или готовые иногда выть с волками. Во всяком случае они не рискуют своей жизнью. Прежде всего им надо спасти себя - от земных угроз.

«Пастырь добрый душу свою полагает за овцы». Только вдумайтесь. Пастырь (пастух) умирает, чтобы спасти своих овец. Если пастух умрет, он не может защитить своих овец. Так рассуждает не знающий Бога мир и лжепастыри. Христос говорит, что Своею смертью спасает нас. Его смерть - высшее приношение любви за нас. Нет больше той любви, чем кто душу свою полагает за овцы.

А мы? Будем ли мы сохранять нашу жизнь и нашу смерть для себя? Никому не уйти от смерти - для кого принесем мы в жертву нашу смерть? Кого мы любим так, чтобы сделаться способными на этот высший дар? «Аз есмь пастырь добрый, - говорит Христос, - и знаю Моих, и Мои знают Меня». В отличие от наемника, для которого овцы не значат ничего - люди, все люди драгоценны в очах Христовых - так что Он готов жизнь Свою отдать за каждого из них. Он знает каждого из нас лично, по имени. Сохранилась надгробная надпись II века некоего Аверкия: «Я ученик святого Пастыря, у Которого большие глаза. Его взор достигает всех мест».

У нашего Господа большие глаза. Ничто не может сокрыться от Него. Из Его стада мы видим только малую часть, только малое стадо, а на самом деле - это, как открывает Апокалипсис, бесчисленный сонм праведников в белых одеждах, с пальмовыми ветвями победы в руках.