Еще в сравнительно недавнем прошлом «общим местом» было утверждение, что на место капитализма идет социализм. Разумеется, эта мысль никогда не была общепринятой - но все-таки достаточно популярной и умнейшие люди - такие, как Бернард Шоу или Бердяев - в ней не сомневались.
Крушение мировой социалистической системы заставило многих усомниться, термина «социализм» стали стеснятся - но вопрос о том, что же будет после капитализма встал, пожалуй, еще острее. Хотя советская идеология дискредитирована, она оставила нам в качестве неискоренимого наследия формационное отношение к истории. Мы привыкли мыслить эпохами, сменяющими друг друга - а значит, любая реальность должна быть закономерным образом заменена чем-то новым. Но чем?
Капитализм можно определить как экономическую систему, базирующуюся на трех «столпах»: частной собственности на средства производства, наемном труде и рынке. Таким образом, исчезновение капитализма должно быть связано с заменой этих его важнейших конструктивных элементов. Впрочем, далеко не все современные пророки посткапиталистчиеского будущего придерживаются именно этих определений.
Непреодолимое обаяние социализма
Отвращение к капитализму остается неотъемлемой частью культурного наследия, доставшегося от Советского Союза. Не стоит забывать, что марксизм обладал и обладает огромным обаянием и был еще не оцененной во всей своей громадности интеллектуально-воспитательной силой.
Поэтому крушение социалистической экономики не сопровождалось столь же основательным крушением марксистской идеологии - других интеллектуалов, и в особенности - других преподавателей гуманитарных дисциплин в ВУЗах в России просто не было. Люди, чье сознание было преобразовано многими десятилетиями господства одной идеологии никуда не делись, а среди преподавателей высшей школы концентрация тайных или даже бессознательных адептов марксизма была особенно велика. Ну а эти преподаватели готовили себе достойную смену.
С таким наследием российская культура не может не быть в значительной степени «социалистической» и «антикапиталистической».
В пространстве современной русскоязычной общественной мысли можно отыскать взгляды сторонников более или менее ортодоксального марксизма -ленинизма, сохранивших свои подходы к истории в почти полной неприкосновенности с советского времени. О манерах авторов этого типа стоит сказать - без оценки, только ради констатации факта – то же, что говорили о французских аристократах эпохи реставрации: «они ничего не забыли и ничему не научились». Для анализа современной ситуации в мире современные марксисты считают вполне достаточным ссылаться на Маркса, Ленина, и - в качестве особого интеллектуального изыска - на Розу Люксембург. Ничего нового за последние 100 лет, по их мнению, в мире открыто не было. Есть авторы, которые находят уместным теперь, с двадцатилетним перерывом публиковать свои монографии о политической экономии социализма, которые в свое время не были опубликованы из-за наступившей перестройки.
Для авторов этого типа никакой загадки в вопросе «что может быть после капитализма» нет, поскольку ответ на этот вопрос хорошо знали еще большевики в начале ХХ века, и к их знаниям можно добавить лишь некоторые новые аргументы - вроде экологического кризиса капитализма или слов о кризисе «фаустовской цивилизации»- то есть и Шпенглер оказывается на стороне Ленина.
Капитализм должен сменить социализм, социалистическая революция 1917 года есть первая ласточка этой глобальной трансформации, ну а крушение мировой социалистической системы - это просто случайность, временное отступление, недоразумение, порожденное либо бездарностью Горбачева, либо насильственными действиями «империализма». Но победа капитализма лишь временная, и кстати важным аргументов тут является быстрое экономическое развитие Китая, который - как в этом уверены российские марксисты - продолжает строить социализм.
Рядом с носителями традиционных «ленинских» взглядов на историю существует другой тип наследников советской культуры существуют авторы, разум которых признает поражение социализма, но сердце не хочет этого делать, и которые в силу этого стремятся сохранить «не букву но дух» советской модели, а точнее – «все лучшее, что в ней было». У левых политиков и мыслителей этого типа – а их ряд, несомненно, открывается именем Михаила Горбачева - социализм становится не особенно определенной, но противостоящей капитализму тенденцией по улучшению всего и вся, по внесению в общество начал нравственности и духовности. Поскольку капитализм отождествляется с грубой реальностью, а социализм после его крушения можно ассоциировать исключительно с высокими мечтами, то социализм становится привлекательным, но несколько неконкретным - скорее совокупностью пожеланий по улучшению общества. Известный перуанский экономист Уэрта де Сото навал такого рода концепции «идиллическим социализмом». Идиллическое отношение к социализму распространено по всему миру, и многие выдающиеся интеллектуалы планеты, несмотря на все произошедшие в ХХ веке события, считают нужным иметь про запас концепт, в котором бы концентрировались все их недовольство несовершенством общества и все надежды на его улучшение. Так, всемирно известный итальянский социолог и экономист Джованни Арриги, признавая, что термин «социализм» дискредитирован, считает что, тем не менее, его надо использовать в новом смысле - как «взаимное уважение людей и коллективное уважение к природе», причем «все это может быть организовано скорее через регулируемый государством рыночный обмен при поддержке труда, а не капитала».
Экологический социализм
Вне зависимости от того, каким именно видят будущее общество современные противники капитализма, и видят ли они его вообще, они считают законным выводить предположение о предстоящей замене капиталистического строя из проблем современного общества, несомненно, порожденных именно капитализмом. Среди всех классических обвинений, бросаемых левыми в лицо капитализму особенно актуальны сегодня попреки, что капитализм порождает неразрешимые экологические проблемы. Практически невозможно найти левого мыслителя, который бы среди причин предстоящего коренного изменения общественных отношений не называл бы экологию. Этот ход мысли распространен и на западе: например, в конце 1980-х лидер партии демократических социалистов США Майкл Харрингтон, писал, что социализму нет альтернативы с точки зрения распределения ресурсов и экологии. В России подобные размышления побудили всемирно известного ученого, академика Никиту Моисеева выдвинуть лозунг «экологического социализма», а профессора Александра Суббетто - «ноосферного социализма».
Но почему же капитализм не способен решить экологические проблемы? Этот вопрос - о связи капитализма с разрешением экологической проблематики - является частным случаем другой, более общей социально-философской проблемы, поставленной в марксизме: в какой степени многие социальные и политические характеристики общества жестко детерминированы духом его экономического строя? Начиная с XIX века левая критика, борясь с реформизмом, утверждала, что многие социальные проблемы в принципе не могут быть решены, пока не будут изменены экономические основы общества, что капитализм по своей природе не способен на избавления от некоторых социальных язв. Такой подход можно было бы назвать «теорией побочных эффектов» - решение важнейших стоящих перед человечеством проблем якобы можно добиться только в качестве побочного эффекта от изменения «способа производства». И если раньше говорили, что при капитализме в принципе нельзя добиться достойной жизни для трудящихся, то теперь наследники социалистов говорят, что при капитализме в принципе невозможно решение глобальных, в частности экологических проблем.
Однако опыт последних полутора столетий вроде бы говорит, что капитализм способен существовать во множестве самых разнообразных социально-политических форм, что на базе одной и той же рыночной часто-собственнической экономики реализуются самые разнообразные решения как в области социальных гарантий, так и в области охраны природы, и нельзя не признать, что развитые страны добились в экологии больших успехов. Это создает надежду, что если требуется решение каких-либо проблем - экологических или социальных - то добиваться их решения и даже преуспевать в этом вполне возможно, не затрагивая фундаментальные механизмы рынка и собственности.
Но еще важнее тот несомненный факт, что экологические кризисы ни в коем случае не являются специфическим атрибутом капитализма. Вся история человечества с первобытных времен – эта история агрессивного наступления на окружающую природу, и сегодня известны множество примеров разрушения природной среды с помощью доиндустриальных методов хозяйствования.
Агрессивное наступление человечества на внешнюю среду есть последствие не капитализма, а стремления к размножению и вовлечению в оборот все больших объемов вещества и энергии – а эти стремления представляют собой фундаментальные атрибуты даже не человечества, а всей живой материи как таковой, а человечества – лишь постольку, поскольку оно суть «сегмент» живой материи. Капиталистическая тяга к финансовой прибыли или к «потребительству» - это не более чем исторические «превращенные» формы извечного стремления всего живого к росту. Поэтому нет никаких оснований предполагать, что замена капитализма на какой-то другой экономический строй излечит человечество от ссклонности к экспансии и наращиванию свой экономической мощи – тем более, что те же самые сторонники социализма, которые говорят об экологических угрозах, зачастую мечтают о продолжении космической экспансии человечества.
Неумирающий этатизм
Среди ответов на вопрос, какое именно общество и как именно идет на смену капитализму самым простым и самым проверенным ответом остается идея огосударствления экономики. Конечно, социализм советского типа серьезно ее дискредитировал, но никакая дискредитация не является смертельной для идеи, и особенно в России, где после крушения социализма были «лихие 90-е». Идеи «отмены капитализма» за счет усиления роли государства - в форме государственной собственности или государственного регулирования - выражали многие русскоязычные авторы.
С давних времен левые мыслители ищут утешительные для себя факты в возрастании роли государства в экономике капиталистических стран - и особенно в увеличении мощи всех форм государственного экономического планирования. Сильный импульс подобным настроениям придал всемирный финансовый кризис - он породил едва ли не всеобщую уверенность, что эпоха «дерегулирования» в экономике закончилась и сейчас начинается обратный процесс возвращения государства в экономику- этой мысли, в частности посвящена написанная в заключении статья Михаила Ходорковского «Левый поворот».
Стоит обдумать, действительно ли усиление государства дает поводы для надежды на будущий некапиталистчиеский строй?
Прежде всего - государство всегда, во все времена имело важное значение в экономике. Если в самом по себе сильном, располагающим собственными предприятиями или вмешивающимся в экономику государстве видеть отрицание капитализма - то значит, капитализма не было нигде и никогда, или, по крайней мере, его существование имело «мерцающий» характер, в одной и той же стране он то появлялся, то исчезал.
В любом случае - игры то усиливающегося, то ослабевающего государственного вмешательства в экономику происходит на все том же экономическом фундаменте. В государственном регулировании экономики мы видим очень разнонаправленные тенденции - а именно чередование периодов усиления и ослабления роли государства. Опыт ХХ века при этом искажен мировыми войнами, во время которых вмешательство государство в хозяйство сначала резко возрастало, а потом столь же резко сокращалось.
Параллельно тому, как у государства появляются новые инструменты, возможности и теории регулирования, у экономики возрастает сложность - так что теория и практика регулирования постоянно отстают от рынка и оказываются бесполезными.
Отсюда и постоянное чередование эпох «регулирования и «дерегулирвания». Сначала выясняется, что свободный неуправляемый рынок развивается не так безболезненно, как хотелось бы, государство бросается его регулировать, создаются институты управления экономикой - и со временем выясняется, что последствия регулирования могут быть столь же негативны, как и последствия нерегулируемой свободы, что сложную систему трудно настроить вручную - и начинается демонтаж государственного вмешательства имени Рональда Рейгана и Маргарет Тетчер.
Всемирный финансовый кризис 2007-2009 годов несомненно мотивировал политиков во всех странах мира вмешиваться в экономику и создавать новые контуры регулирования – проблема лишь в том, что мотивация чего-нибудь регулировать бежит быстрее появления надежных методик регулирования. Поэтому, кризис несомненно породит новые «госпланы», чью неэффективность придется констатировать в будущем.
За всемирный кибуц
Сегодня, как и 100 лет назад, можно найти труды левых мыслителей, мечтающих о построении нового общества на основе самоуправления и коллективной собственности - в ходу такие термины, как «кооперативы», «производственные ассоциации», «народные предприятия» и даже «народный капитализм».
Идея это старая - ее истоком является кооперативное движение, возникшее в Европе в середине XIX века. Получившее «литературное освящение» в хрестоматийном романе Чернышевского, кооперативное движение нашло «высшую политическую санкцию» в «кооперативном плане» Ленина - ряде статей о необходимости развития кооперации, являющихся частью так называемого «ленинского политического завещания».
Впрочем, в России идеи кооперативной экономики продвигали многие замечательные мыслители. Например, Дмитрий Менделеев, бывший не только химиком, но и видным теоретиком промышленного развития, предполагал, что русская промышленность лучше бы развивалась не капиталистически, а за счет «складочного капитала».
Системы рабочего самоуправления предприятий внедрялись в социалистической Югославии - по «официальной легенде» после разрыва со сталинским СССР тогдашний видный деятель югославской компартии Милован Джилас стал перечитывать Маркса, и обнаружил, что классик говоря о социализме, имел ввиду не столько госсобственность, сколько добровольные ассоциации работников. К этой же идее пришли в социалистической Чехословакии во время «пражской весны»- тогдашний министр экономики Ота Шик предлагал создавать «советы трудящихся предприятия».
Преимущества идеи «народного предприятия» заключается в том, что эта идея неоднократно реализовывалась, так что «утопической» или «нереалистичной» ее никак не назовешь. В обороте общественных дискуссий находится четыре крупных примера коллективизма в производстве: во-первых, рабочее самоуправление на предприятиях социалистической Югославии, во-вторых, израильские кибуцы, в-третьих испанское (точнее- басконское) кооперативное объединение «Мандрагон», и в четвертых действующий в США «План участия работников в акционерной собственности» (Employee Stock Ownership Plan - ESOP).
Примеры эти показывают, что коллективные предприятия существовать могут, но никаких особых преимуществ с точки зрения конкурентоспособности или эффективности производства они не дают, и целей качественного повышения доходов трудящихся также не достигают. Скажем, югославская экономика, в которой рабочее самоуправление прихотливо сочеталось с бюрократическим планированием, как и экономики других социалистических стран отставала от экономики Запада по тепам роста производительности труда и внедрению инноваций, если же говорить о влиянии рабочего самоуправления то оно выразилось прежде всего том, что темпы роста зарплаты в Югославии обгоняли темпы роста производительности труда, результатом чего стала затяжная инфляция.
По сравнению с капиталистическими предприятиями, коллективным гораздо труднее регулировать численность персонала - поскольку увольнять акционера, имеющего право голоса и права на прибыль гораздо труднее. Кроме того, народные предприятия гораздо менее свободны в поиске инвестиционных ресурсов – ведь любой внешний инвестор, ставший совладельцем предприятия, ущемит власть трудового коллектива и тем самым лишит предприятие ее «социалистической невинности».
Народные предприятия довольно легко вырождаются в капиталистические. Если работника предприятия увольняют, но он сохраняет за собой пай - он превращается в обычного акционера. Еще более распространено противоположная ситуация: когда в народное предприятие набирает новых работников, но при этом не дает им права совладельцев, и таким образом старые работники - владельцы паев - выступают по отношению к новым в качестве коллективного эксплуататора. В Испании действует закон, по которым численность работников кооперативов, не являющихся пайщиками не должна превышать 10% от численности персонала, однако на практике в кооперативах «Мондрагона» эту норму обходят. В Израиле же, где подобных законодательных ограничений нет, часты случаи, когда большинство членов кибуца не работают на принадлежащих кибуцу предприятиях, выступая таким образом в качестве «коллективных эксплуататоров» по отношению к наемным работникам, набираемым из числа тех, кто в Израиле занимает низовые ниши рынка труда, т. е. арабов и новых эмигрантов.
В целом, не существует ничего такого, чего бы умели народные предприятия и при этом не умели частно-капиталистические. А наоборот - есть.
«Нам внятно всё…»
Поскольку слишком многие соображения не позволяют с уверенностью утверждать, что будущее посткапиталистическое общество может быть построено только на основе государственной, или только на основе коллективной собственности, то огромное количество левых организаций или левых мыслителей пришли к компромиссной идее, что в обществе будущего – или, по крайней мере в обществе, играющем роль переходного к капиталистическому - не будет одного доминирующего типа собственности, а будет «многоукладная экономика» и «равноправие» всех форм собственности. Идея эта чрезвычайно популярна, она присутствует в теоретических документах множества существующих или существовавших после крушения СССР левых организаций и партий.
Идея эта как политическая программа не может вызывать больших возражений хотя бы потому, что уже является реальностью современного мира. В некотором смысле можно считать, что эта программа начала реализовываться или даже уже рализована. Кстати, многие «левые» авторы как раз и видят в многообразии форм собственности доказательство социалистических перспектив человечества. Однако, все формы собственности, чье сосуществования предполагают теории равноправия - довольно старые, хорошо известные формы общественных отношений, каждая из которых уже показала свой потенциал, и ни одна из которых пока что не породила жизнеспособной альтернативы капитализму.
Эклетичная смесь старых форм не является каким-то принципиально новым типом социальных отношений. Тем более, что правовые и политические условия современных капиталистических государств вовсе не дискредитируют «альтернативные» формы и предоставляют полную свободу для их сосуществования. Но рыночной конкуренции с частной собственностью государственные и коллективные предприятия как правило выиграть не могут. Поэтому под лозунгом «равноправия всех форм собственности» обычно скрываются мечтания об увеличении доли альтернативных форм, а единственным способом достижения этой цели является сознательное поощрение альтернативных форм собственности средствами государственной политики. С этой точки зрения политика Владимира Путина, восстановившего в России мощный государственный сектор экономки, находится вполне в рамках теории «равноправия форм» и вроде бы ведет нас в будущее.
Художник на рынке
В основе рынка лежит процедура обмена. Обмен абсолютно необходим человеческому хозяйству, поскольку любое совершенное человеком действие может быть повторено лишь в том случае, если будут компенсированы затраты на его совершение. Если затраты не компенсируются - то всякий полезный акт, например акт по производству товара не может быть повторен, так как производитель не может достать сырья и инструментов, да и сам в конце концов умирает с голоду. Чтобы экономика не останавливалась, любой производитель должен получать компенсацию своих издержек, и на рынке и происходит это возмещение - а именно, в форме обмена результатов производства на другие результаты, которые могут служить компенсацией. В свете этого можно понять, что рынок играет для организации экономики совершенно фундаментальную роль, во всяком случае, более фундаментальную, чем наемный труд - тем более, что рыночный обмен возник раньше капитализма, и, быть может, имеет все шансы его пережить.
Для того, чтобы отказаться от рыночного обмена, необходимо развести два составляющих обмен действия - предложение производителем своих товаров и услуг потребителю и получение им компенсации своих издержек.
Утопия коммунистического труда по-видимому предполагает, что если все члены общества будут трудиться, не заботясь о компенсации своих усилий, то в результате общество будет располагать достаточным количеством продуктов, чтобы компенсировать любые совершенные затраты, то есть на место рынка приходит некий общий фонд благ, куда все вкладывают плоды труда, не думая о награде, но из которого берут себе вознаграждение.
У этой умозрительной системы имеются две важные проблемы. Во-первых - проблема баланса спроса и предложения, проблема ориентации производителей именно на нужные потребителям цели. Вторая же – и самая важная, самая грандиозная проблема, которая в свое время погубила мировую социалистическую систему - это проблема мотивации производителя.
О проблеме баланса спроса и предложения современные социалисты не могут сказать ничего, кроме выражения надежд на возрождения различных форм регулирования рынка.
Но вот для проблемы мотивации в современных посткапиталистических штудиях есть одно потрясающее и уже почти что стереотипное решение. Имя ему - творческий труд, который в будущем потеснит, а может быть даже и вытеснить труд обыденный, рутинный и тяжелый. Еще Оскар Уайльд в начале ХХ века выражал надежду, что социализм позволит всем людям, не заботясь о хлебе насущном, выражать себя в искусстве. Сегодня это направление, которое можно было бы назвать "креативизмом" становится составной частью социалистических мечтаний – в частности, у таких российских мыслителей как Владислав Иноземцев и Александр Бузгалин.
Например, Александр Бузгалин пишет, что мы стоим на пороге «новой Касталии», мира творцов, путь в будущее идет через приоритетное развитием«креатосферы», о чем говорят книги Ефремова и Стругацких. Творческий труд содержит вознаграждение в самом себе, заниматься им - удовольствие, творческие люди готовы отдаваться своему призванию не обращая внимание на материальное вознаграждение, а значит, можно предположить, что в экономике, построенной исключительно на творческом труде проблема мотивации будет решена.
Пожалуй, нет очевидных аргументов, с помощью которых можно было бы однозначно доказать, что подобный сценарий преодоления рыночного обмена совершенно невозможен. Но на самом-то деле, такой феномен как «творческий труд» с научной точки зрения мало изучен. Многочисленные мыслители, уповающие что он преобразит социальный строй - от Оскара Уайльда до Владислава Иноземцева пользуются примерно теми представлениями о творчестве, которые были заложены еще романтиками в начале XIX века. А представления эти во многом представляли собой идеологию нарождавшегося и осознававшего свою автономию сословия представителей творческих профессий. Писатели, художники и философы не только зарабатывали своим ремеслом, но и создавали сказку о себе как о бескорыстных, гипермотивированных и готовых на чудеса самопожертвования «сверхтруженниках». Да, множество наблюдений за творческими людьми подтверждает правомерность этой «сказки». Но из этого еще не следует, что мы имеем право на универсальные выводы о человеческой природе.
Какому проценту населения доступны радости творческого труда? В какой степени эта склонность к творчеству предопределена наследственностью? В какой степени мотивация к творческому труду связана с материальным вознаграждением? В какой - с удовлетворением честолюбия? Ответов, выходящих за пределы бытовых наблюдений и беллетристических штампов нет, серьезных социологических, психологических и экономических исследований творческого труда не известно, и, во всяком случае, они не находятся в «обороте» у занимающихся посткапитализмом авторов.
Научная фантастика, как известно, предлагает и такие пессимистические сценарии, в которых вытеснение рутинного, малоинтеллектуального и тяжелого труда часто сопровождается вытеснением человека из сферы труда вообще. В этом случае, радости творчества, будут доступны лишь меньшинству, оставшемуся в сфере производства, а остальные будут обречены на безработцу/безделье. Говоря языком научной фантастики, надежды на торжество творческого труда во многом связаны с тем, что машины могут лучше человека выполнять рутинные функции, но не могут достигнуть этого в творчестве. Однако в наши дни, когда компьютеры начали обыгрывать чемпиона мира в шахматы, и когда ставится вопрос о конструировании компьютеров, превосходящих человеческий мозг по совокупной информационной мощи - такой уверенности уже нет. Возникают опасения, что раньше чем в мире исчезнет необходимость в рутинном физическом труде, в наиболее развитых странах технические системы начнут вытеснять людей творческого труда.
Мир без копирайта
Теория постиндустриальной экономики порождает еще один ряд идей по преодолению рыночного обмена, связанных со спецификой информационной экономики. Предполагается, что поскольку стоимость копирования информационного продукта совершенно ничтожна, в потреблении информационный продукт, в отличие от обычного, не уничтожается, и поскольку в сфере информации можно буквально накормить пятью хлебами весь мир, то это значит, что производство информационных продуктов также становится бесплатным.
На знамени этой концепции написано “Википедия”. Всемирная сетевая энциклопедия, никем не контролируемая, не редактируемая и базирующаяся исключительно на бесплатном труде волонтеров, настолько поразила социальных аналитиков, что сегодня в Википедии зачастую видят прообраз нового экономического строя.
С теорией бесплатного производства информации тесно борьба с копирайтом – крайне серьезное политическое движение, обладающее всемирным размахом, уже породившее т.н. пиратские политические партии.
Правда, даже если информационные продукты можно копировать совершенно бесплатно, то как же быть с грубо-материальными товарами и услугами, которые копировать невозможно? Однако это трудность преодолевается изящной концепцией, выдвинутой историком Сергеем Эрлихом, по мнению которого, в условиях всякой общественной формации существуют доминирующие общественные отношения, которые индуктивно влияют на все общество, так что даже в сферах, прямо ими не затронутых, отношения перестраиваются, чтобы становиться похожими на «главные» отношения эпохи. Так, при капитализме главными являются товарно-денежные отношения, потому рыночная психология и рыночные принципы проникают всюду - от семейной жизни до высокого искусства. Аналогично, в обществе будущего доминирующими станет бесплатное производство информационных продуктов, но индуктивно подобные же подходы распространятся и на неинформационное производство.
Разумеется, энтузиастам «бесплатной информации» стоило бы помнить, что если копирование информационной продукции и дешево (хотя не бесплатно), то производство требует больших затрат, и следовательно, может поддерживаться только благодаря механизмам компенсации этих затрат, инструментом чего и выступает копирайт. Если бы не существовало механизма рыночного возмещения инвестиций, то такое дорогостоящее информационное производство как кинематограф скорее всего просто бы прекратило свое существование.
Иллюзия «устарелости» копирайта во многом объясняется тем простым фактом, что в современном Интернете информационные продукты сравнительно легко украсть. Однако, легкость воровства не решает проблемы компенсации затрат производителей. Между тем, в сфере воровства, как правило, присутствует классическое соревнование брони и снаряда. Сейчас побеждает «снаряд», то есть средства воровства, но вполне мыслима система, когда в мировой сети обеспечена тотальная система учета - кто и что скачал и кто каким информпродуктом воспользовался, так что взыскивать средства за использование платной информации не представляет никакого труда.
Философы у власти
Многие авторы, приветствующие распространение высококвалифицированного, ориентированного на информацию и креативного по сути труда, и видящие в нем исток новых общественных отношений думают не только, и даже не столько о новой мотивации трудовой деятельности, сколько о социальных последствиях распространения творческих профессий - и, в частности о новыом типе взаимоотношений «управляющих и управляемых».
Так возникают теории «капитализма без капиталистов» - теории, в соответствии с которыми, собственники бизнеса постепенно уходят в тень, и элита начинает комплектоваться по принципу компетентности и креативности.
Если теории такого рода не трогая способ производства как таковой, описывают лишь новые принципы функционирования элиты. Теперь, вместо, казалось бы, столь естественного для капитализма богатства источником элитарности становится творческих потенциал, профессионализм или даже «способность управления информационными потоками». Многие авторы этого направления даже утверждают, что информационная революция наконец-то приведет человечество ко столь желанной меритократии- то есть системе, при котором социальное возвышение человека предопределяется исключительно его талантами. Следует отметить, что об этом писали отнюдь не только левые мыслители, но и самые известные теоретики постиндустрального или «нового индустриального» общества - такие, как Гелбрейт, Дракер, Тоффлер и Белл, которые утверждали, что в новом обществе капиталистов-собственников вытесняют технократы.
Вдохновленный подобным надеждами Владислав Иноземцев уверен, что в новом обществе элитариями становятся те, кто могут воспользоваться знаниями и информацией. Основатель движения «Суть времени» Сергей Кургинян также выдвигает лозунг «меритократической революции».
Вне зависимости от того, насколько правомерны надежды на торжество меритократии, остается нерешенным главный вопрос- о принципах экономики, об отношениях труда и капитала и о рынке. Вполне мыслим меритократический капитализм, вполне можно себе представить, что карьеру в крупных капиталистических корпорациях можно делать лишь благодаря способностям, и акционер, лишенный способностей в лучшем случае остается рантье. Но от этого корпорация не перестает быть капиталистическим, хотя с социологической точки зрения это конечно капитализм нового типа. Меритократическая элита вполне может выполнять функцию топ-менеджмента на службе капитала, использующего наемный труд и рыночный обмен. Маркс бы, вероятно, сказал, что «технократия» является новой формой классового господства.
Индивидуалисты в сети
Если преодоление рынка пока еще не кажется беспроблемным и естественным последствием информатизации экономики, то другой фундаментальный элемент капиталистического хозяйства - наемный труд вроде бы действительно может исчезнуть благодаря возникающим вместе с информатизацией так называемым сетевым отношениям. Во всяком случае, сетевые структуры демонстрируют нам, как именно возможна экономика без найма.
В ставшей в последнее время чрезвычайно популярной «теории открытого доступа» говорится, что важнейшая привилегия, которая делает человека полноценным членом общества, и которая в недемократических государствах принадлежит лишь элите заключается в праве и возможности создавать организации. Концепция «сетевого общества» дает надежды, что индивиды могут легко и быстро по своему собственному почину создавать организации, не идя «на поклон» за организационным ресурсом к сложившимся структурам традиционного типа.
Взаимоотношения, которые возникают между людьми в Интернете, в социальных сетях показывают, как легко могут возникать сообщества, не нуждаясь ни в помещениях, ни в территориальной локальности, ни в юридическом оформлении, ни в значительных финансовых ресурсах, и не страдая от рейдерства, рекета и других неблагоприятных влияний внешней среды. Если попытаться мысленно перенести эту свойственную виртуальным социальным сетям «легкость» на всю экономику, но перед нашим мысленным взором возникает мир, где нет различий между компаниями и работниками, а существует постоянное взаимодействие равноправных индивидов, которых можно назвать «индивидуальными предпринимателями», так что предприятие, компания, вообще любая необходимая для решения какой-либо задачи организация возникает из временного взаимодействия этих индивидов.
Предприниматель - это организатор производства. Он организует взаимодействие большого числа участников производственного процесса, это взаимодействие получает наименование "предприятия", в рамках которого предприниматель обязательно обладает административной властью.
Сетевые структуры порождают некую (быть может, призрачную) надежду, что самоорганизация может породить сложные взаимодействия без участия располагающего властью надсмотрщика- предпринимателя. Исчезает трудящийся - все, кто работает, становятся "подрядчиками" и "поставщиками".
Лично на мой взгляд, важнейшей силой, которая двигает экономику в направлении перестройки с «корпоративного» на «индивидуально-сетевой» формат является вовсе не распространение Интернета, и не увеличение доли информации в ВВП, и не рост значимости творческого труда, и не постиндустриальное доминирование производства услуг над производством товаров, а такой важнейший, но часто недооцениваемый фактор, как рост скорости изменений в экономики. Поскольку интенсивность всех процессов в мировой экономике растет, и скорость ее изменчивости увеличивается, то важнейшим параметром эффективности становится гибкость – то есть способность всех видов ресурсов, включая трудовые, предельно быстро и беспрепятственно перераспределяться между географическим регионами, отраслями, сегментами и вообще между «точками приложения».
Именно скорость изменений дестабилизирует все традиционные структуры, в том числе корпорации, заставляя общество искать систему мгновенной перестройки структур под новые задачи - а такой системой, естественно может быть только режим, при котором минимальный элемент любой системы, обладает предельной автономией и свободой вступления во взаимодействии с любыми другими элементами. Но если так, то на смену крупным компаниям идет – а частично уже пришло - внешне бесструктурное «марево» предельно мелких производственных единиц, вступающих друг с другом исключительно во временные взаимодействия, и благодаря этому образующие временные, быстро распадающиеся и перестраивающиеся производственные сети.
Свобода комбинации требует предельной, насколько возможно миниатюризации экономических агентов – поскольку, чем мельче агент, тем легче он выходит из данной структуры и входит в новую, тем большего разнообразия могут достигать образующиеся сети, комбинпируя агентов. Пределом же миниатюризации становится индивид (либо некая фикция - скажем юридическая лицо - созданная одним индивидом). И именно поэтому можно с определенной точки зрения ставить вопрос о прекращении капитализма, как системы, базирующейся на наемном труде. Образу субъекту классического капитализма – владельцу капитала и нанимателю трудящихся – противостоит субъект постидустриального общества, индивидуальный труженик, сидящий за компьютером или пользующийся другими сугубо индивидуализированными средствами производства, и вступающими в сложные комбинации, сетевые взаимодействия и «временные альянсы»с другими такими же индивидами. Подробнее об это будет говорится в следующем эссе про «комбинаторно-сетевую революцию».
Впрочем, даже гипотетическое торжество принципов индивидуально-сетевой экономики не означает, что уйдут в пошлое такие характерные «пункты обвинений» капитализму как неравенство. На обычном капиталистическом предприятии капиталист может «эксплуатировать» работников, то есть распоряжаться по своему усмотрению плодами их труда, поскольку он обладает властью над всем предприятием. Но роль координаторов, диспетчеров, организаторов несомненно остается и в сетевых взаимодействиях, а следовательно остается и возможность «злоупотребления властью» - то есть присвоения чрезмерной (с точки зрения окружающих) доли в общем доходе. В этих постоянно меняющихся сетях и альянсах позиции лидера будут занимать не владельцы капитала, и не обладатели административной власти, а те, кому в силу знаний, опыта, удачи, предприимчивости и неизвестно еще каких качеств удается занимать позиции организаторов и координаторов создающихся для достижения тех или иных целей альянсов и консорциумов. Лидеры постиндустриального обществ - те, кто могут организовать множество индивидуализированных, атомизированных тружеников во временную сеть. Это если угодно, сетевые антрепренеры - они же «новые эксплуататоры».
Экономики больше не будет
В заключении хотелось бы поговорить о самых радикальных, самых утопических видениях посткапиталистического будущего, предполагающих крушение не только капитализма, но и вообще всей нашей цивилизации.
Прежде всего, на «обочине» общественного сознания имеется видение будущего общества как опирающегося на самодостаточные общины, существующие по принципу натурального хозяйства. Об этом иногда говорят сторонники проекта «Венера» Жака Фреско, сравнительно подробное обоснование этого направления развития можно найти в научно-фантастическом романе Геннадия Прашкевича «Кормчая книга» - общины нового типа возникли в этом романе благодаря возникновению особых биореакторов, позволяющих экологично производить все необходимое. Категорически утверждать, что такого не будет никогда нельзя, но очевидно, что пока подобные проекты носят «погромный» характер по отношению ко всей существующей цивилизации.
Более популярны взгляды, согласно которым преодоление капитализма произойдет за счет преодоления экономки как таковой, когда на мотивы и поведение людей попросту не будут влиять экономические мотивы. И есть две основных версии, как это произойдет.
По первой из них, преодоление экономики произойдет за счет избытка богатства, когда всеобщее изобилие просто позволит людям не думать о заработке и обмене. В частности, в 1970 году футуролог Герберт Кан говорил о «постэкономическом обществе», имея ввиду такое будущее общество, в котором доходы будут настолько велики, что стоимость не будет иметь значение для принятия решений. Позже в западных социальных дискуссиях говорили в этом же смысле о «постдефицитном обществе».
Во второй версии тот же самый эффект достигается за счет тотальной автоматизации и вытеснения человека из процесса производства.
Предсказания такого рода касаются настолько отдаленного будущего, что его рациональное обсуждение крайне затруднительно. Данный прогноз следует допустить как возможный, помня при этом, что экстраполяционные предсказания часто не сбываются, поскольку на арену истории выходят не предусмотренные футурологами силы.
Заканчивая, можно констатировать, что находящиеся в «обороте» у современных социальных философов идеи о чертах будущего посткапиталистического общества можно разделить на две большие группы.
К первой стоит отнести традиционные социалистические идеи, в общем не изменившиеся за последние 100-150 лет, и за этот срок так или иначе апробированные исторической практикой - и именно поэтому сегодня мы более или менее представляем, чего стоят эти идеи и чего можно от них ждать. К ним относятся проекты вытеснения частного бизнеса усилившимся государством или коллективной собственностью, либо преодоление хотя бы духа частного бизнеса за счет усиления социальной и экологической политики, а также вытеснения собственников у руля экономики технократией, и «меритократией».
Вторая группа идей, которые можно было бы назвать идеями постиндустриального социализма, связана с самыми последними тенденциями в мировом развития - появлением постиндустриальной и информационной экономики. Это идеи замены рыночной мотивации творческой, торжества бесплатного труда в силу особенностей производства информации, и наконец, идея устранения иерархической организации и отношений найма через сетевые взаимодействия. Последняя идея кажется сегодня наиболее перспективной.
Над всем этим располагаются уже совершенно фантастические идеи о полном уходе человека из сферы экономических отношений - благодаря автоматизации и росту богатства.
Как бы там ни было, капитализм не вечен, но ростки будущего следует искать не в утопических умозрениях, а в наиболее перспективных – либо маргинальных, но устойчивых - тенденциях самой капиталистической экономики. К числу таких ростков следует отнести сетевые отношения.
Манифест движения «Суть времени», написанный и зачитанный в ходе Летней школы
Полный текст манифеста:
Русския язык:
Звуковая дорожка - зачтение манифеста на летней школе:
ПОСЛЕ КАПИТАЛИЗМА
Манифест движения «Суть времени»
Введение. Концептуальная и экзистенциальная рамка
Любое движение объединяет людей с разными взглядами и убеждениями. Эти различия естественны и в каком-то смысле необходимы. Но это не имеет никакого отношения к всеядности: должно быть нечто, объединяющее людей, решивших вместе делать общее дело.
И это нечто – даже не какой-то общий принцип, а некая рамка, очерчивающая общую для всех участников политическую, нравственную и экзистенциальную территорию.
Какова эта рамка для движения «Суть времени»?
Она слагается всего лишь четырьмя принципами.
Принцип №1
. Все мы относимся к краху СССР как к личной трагедии. Ответственные за этот крах силы лишили нас нашей Родины. Это особенно ясно теперь, когда всё те же силы стремятся добить до конца Россию, используя буквально те же приемы, которые позволили им организовать крах СССР.
Итак, потеря СССР для нас – это утрата. Боль этой утраты с годами не ослабевает. Даже наоборот. Ибо по прошествии времени лишь нарастает трагическое осознание того, как много мы тогда потеряли.
Разрушенный Советский Союз живет в наших сердцах. И поскольку он в них живет – СССР может быть восстановлен.
Способность хранить в сердце то, что исчезло в реальности, – главная предпосылка реванша. Да, именно реванша – мы говорим о нем и только о нем.
Стремление к реваншу – это осознание горечи поражения и готовность к победе. Только это и ничего больше.
Мы переживаем крах СССР как поражение своего народа и свое личное поражение. Но мы не капитулировали. Мы готовы продолжить борьбу и победить.
Принцип №2.
Мы хотим знать, почему распался Советский Союз и кто виновен в этой трагедии. Мы понимаем, что ответ на этот вопрос крайне сложен. Что враг применил против нас сложное и коварное . Что враг и теперь создает разного рода ложные цели и дымовые завесы. Мы не хотим простых ответов. Ибо понимаем, что простота тут – хуже воровства.
Мы не пощадим сил ума и души для того, чтобы добраться до истины. Мы готовы учиться, брать новые и новые барьеры сложности в поисках окончательного ответа.
Не готовые дать окончательный ответ сегодня, мы дадим его завтра. В русских сказках говорится о семи парах стоптанных железных сапог. Если будет надо, мы стопчем семьдесят семь пар таких железных сапог. Ибо мы хотим окончательного ответа на свой вопрос. И мы этот ответ получим.
Принцип №3. Мы хотим понять не только то, кто виновен в распаде СССР и в чем подлинный замысел сил, сумевших обеспечить его распад.
Мы хотим понять еще и то, как можно вернуть утраченное. Только ради этого мы и прорываемся к истине. Возвращение утраченного – еще на порядок сложнее, чем получение ответа на вопрос о том, кто, как и почему отнял у нас любимое.
Мы не боимся и этой сложности. Мы хотим обрести настоящий, полноценный ответ на вопрос о том, как вернуть утраченное. И мы этот ответ обретем.
Принцип №4.
Без любви разум бессилен. Без разума любовь слепа.
Но и разума, и любви недостаточно. Мы хотим понимания природы своего поражения, понимания путей к победе – не просто для того, чтобы потешить свой ум и успокоить сердечную боль. Мы хотим не только понять, как вернуть утраченное. Мы хотим это утраченное вернуть.
Сердце и разум, даже объединившись, бессильны, если нет воли. У нас эта воля есть. Мы хотим бороться за то, чтобы вернуть утраченное. Мы не хотим экстаза, мы не будем биться в конвульсиях. Мы сможем остудить чувство, не потеряв при этом его. Наш разум может и будет брать один барьер сложности за другим.
Но все это для нас – не упражнения души и разума. Нам нужно любить и знать для того, чтобы действовать.
Вслед за Марксом мы говорим: ученые слишком долго объясняли мир, тогда как дело в том, чтобы его изменить.
Вот и все, что нас объединяет. Только эти четыре принципа – и ничего другого. Они задают концептуальную, моральную, экзистенциальную, политическую рамку. Внутри нее – мы чувствуем и мыслим по-разному. Мы лишь отправляемся в общий путь. Мы верим, что странствие в поисках утраченного сблизит нас. И при этом мы всегда будем оставаться разными. Это, повторяем, нормально и даже необходимо. По-разному мы переживаем утрату и понимаем природу этой утраты.
Но мы хотим вернуть утраченное. И мы его вернем.
Те же, кто не разделяет объединяющие нас четыре принципа, – пусть отойдут в сторону. Нам одинаково чужды и сектантская нетерпимость, и безволие всеядности.
Оговорив все то, что нас объединяет, мы переходим к тому, что, по нашему мнению, делает возможным реализацию нашей основной и единственной стратегической цели.
Часть 1. О содержании современной эпохи
Глава 1. Двадцать лет спустя
Двадцать лет назад распался Советский Союз.
Двадцать лет назад было спущено развевавшееся над Кремлем Красное знамя.
Двадцать лет назад антикоммунизм и антисоветизм стали официальной идеологией новой постсоветской России.
Двадцать лет назад было заявлено, что распад СССР является не катастрофой, а освобождением России от чудовищных оков советизма. И возвращением в лоно мировой цивилизации. То есть в капитализм.
Во имя этого возвращения в капитализм отреклись от очень и очень многого. От созданного гигантскими усилиями и гигантскими жертвами великого государства. От советского образа жизни. И – от своего исторического пути.
Ведь проект под названием «капитализм» оказался, мягко говоря, очень трудно совместим с Россией как историко-культурной личностью.
Об этом достаточно убедительно говорил Ленин в своей ранней работе «Развитие капитализма в России». Но об этом же говорили противники Ленина из лагеря почвенников. И тоже достаточно убедительно.
Впрочем, дело не в том, кто именно и что говорил по данному поводу. Дело в исторической практике. Буржуазия Российской империи складывалась веками. И выдвинула из своих рядов выдающихся политиков и общественных деятелей. Но в решающий момент, после Февральской революции, эта буржуазия проявила потрясающие безволие и бездарность. За полгода она проиграла все. Ее поведение коренным образом отличалось от поведения буржуазии французской, английской и даже немецкой или итальянской.
Отличия были столь разительны, что неизбежно встал вопрос о причинах такой несостоятельности класса, которому предоставила все мыслимые и немыслимые возможности.
Крах российской буржуазии после Февральской революции обернулся крахом страны, которую большевики с огромным трудом спасли от окончательной гибели. И ведь как спасли? Проводя радикально антибуржуазную политику. То есть, отказавшись от сращивания исторической России с буржуазностью. Обнаружив какой-то непреодолимый тканевый барьер между этой самой буржуазностью и Отечеством.
Большевикам было некогда. Они не имели возможности ломать перья, объясняя, почему либо капитализм, либо Россия. И классический марксистский аппарат не позволял им философски осмыслить подобное «либо-либо». Ведь, согласно этому аппарату, любая страна должна пройти период капиталистического развития.
Большевики как раз и заявили, что Россия этот период уже прошла – худо-бедно, но как-то. В каком смысле прошла? Почему прошла?
Большевики не давали по этому поводу вразумительного ответа и не могли его дать.
Этим занимались их противники из почвеннического лагеря. Но и они не указывали дороги вперед. Фактически они просто воспевали феодализм, противопоставляя его духовности буржуазную бездуховность.
Большевики указали дорогу вперед. И повели Россию этой дорогой – радикально антибуржуазной и антифеодальной одновременно.
Но в чем же тайна несовместимости капитализма и России как историко-культурной личности? Идет ли речь только о несовместимости любой многонациональной империи с буржуазностью, всегда оборачивающейся «парадом буржуазных национализмов»? Или речь о чем-то более глубоком?
Ответ на этот вопрос особо нужен сейчас.
Наши противники из радикального либерального лагеря уже дали свой ответ. Они сказали: «Да, русский дух, русская культурная матрица несовместимы с капитализмом. Мы, может быть, и не понимаем, почему. Но мы это признаем. Да мы и не хотим особо разбираться, почему. Потому что нам ясно, что либо капитализм, либо смерть. А значит, во имя жизни (то есть построения капитализма) мы будем разбираться с Россией, как повар с картошкой. Побуждать русский дух к мутации, менять ядро русской культуры, радикально трансформировать русскую культурную матрицу. А что еще можно сделать?» Так говорят либералы.
Но нам, хотя бы сейчас – в самый катастрофический для России период, период невероятной безысходности, – чтобы выйти из тупика, необходим внятный ответ на вопрос, ПОЧЕМУ Россия несовместима с капитализмом. В чем именно тайна этой несовместимости?
Признаем очевидное.
Двадцать лет назад Россия снова закрутила роман с капитализмом. На этот раз с еще более катастрофическими последствиями, нежели в феврале 1917 года. При этом катастрофа Февраля, она же катастрофа несостоятельности тогдашней буржуазии как господствующего политического класса, длилась чуть более полугода. Теперешний роман новой постсоветской России с новым капитализмом длится двадцать лет. За эти двадцать лет капитализм не создал ничего, а разрушил все.
Наши противники обвиняют в этом Россию, которая лишь имитирует согласие на брак с капитализмом. А на самом деле по-прежнему культивирует в себе сосредоточенную и упрямую антибуржуазность.
А раз так, говорят наши противники, то нужны любые, самые радикальные средства побуждения России к капитализму. Да-да, еще более радикальные, чем ранее. Десоветизация на манер денацификации, внешнее управление. Если надо, то и расчленение. Все это – для вящей славы капитализма.
Ведь только в капитализме спасение, только в нем выход, только он хоть что-то может как-то удержать на плаву.
Еще до того, как наша борьба с нашими противниками вступит в решающую фазу, нам нужно для самих себя получить четкий ответ на вопрос – так ли это. А может быть, наши противники правы? Может быть, действительно, только в капитализме спасение? Может быть, в этом случае и впрямь надо подавлять любыми средствами то отторжение, которое веками мешает обуржуазить Россию?
Для того чтобы получить честный и глубокий ответ на этот вопрос, нужна новая аналитика капитализма, которая существенным образом переосмыслит все, что связано с его прошлым, и даст возможность заглянуть в его будущее.
При этом нам нужна не антикапиталистическая пропаганда и агитация. Нам нужен теоретический аппарат, позволяющий ответить честно на вопрос о сути и перспективах капитализма. А значит и о том, в чем состоит вывод России из нынешнего ее кошмарного состояния? В том, чтобы любой ценой капитализировать страну, – или в чем-то другом?
Не будем предвосхищать ответ на этот вопрос.
Не будем работать под идею.
Исследуем капитализм с предельной научной честностью, опираясь на тот концептуальный аппарат и те фактические данные, которые учтут все: и объективные достижения западного капитализма, и крах антикапиталистического СССР, и унизительный кошмар последнего капиталистического двадцатилетия.
Глава 2. Отречение и отреченцы
Двадцать лет назад под лозунгом возврата в мировую цивилизацию (то бишь, в капитализм), под лозунгом ускоренного обретения «нормальной жизни» (то бишь, капитализма) произошло фундаментальное отречение от собственного исторического пути во имя ускоренного построения «светлого капиталистического будущего».
Особый цинизм состоял в том, что это отречение было оформлено как возвращение к исконным национальным традициям, которые растоптали «гады-большевики».
Отреченцы дозировано использовали досоветскую символику и семантику. Расчленяя империю и растаптывая все ценности, которые ее создали, отреченцы предъявляли народу антисоветский псевдоимперский суррогат. Они фактически не скрывали при этом, что речь идет именно о суррогате, который должен примирить с их новой политикой широкие слои российского общества.
При этом отреченцы не скрывали своего презрения к этим самым широким слоям. Воодушевленные тем, что «слои» уже поддержали их, выбрав Ельцина в июне 1991 года президентом РСФСР, отреченцы относились к поддержавшему их населению как к быдлу, «пиплу», который «схавает» любой суррогат.
Можно и нужно обсуждать причины, по которым вот уже двадцать лет в России длится страшный сон отреченчества. И нельзя не признать очевидное: этот сон не мог бы длиться так долго, если бы Россия не получила страшные повреждения.
Сон отреченчества беспрецедентно долог. Его последствия – кошмарны и унизительны. Это касается всего: образования и здравоохранения, промышленности и сельского хозяйства, обороны и безопасности, правопорядка и демографии.
Все это не позволяет отмахнуться от вопроса о том, жива ли страна вообще. Оставим дежурных оптимистов наедине с теми, кто дежурно внимает их дежурным восклицаниям по поводу того, что Россия «встала с колен». И честно спросим себя: идет ли речь о невероятно долгом и кошмарном сне – или же о смерти страны?
Задавшись этим вопросом, не будем играть в поддавки. А будем тщательно измерять параметры, которые позволяют получить правдивый ответ на этот страшный вопрос. И признаем, что Россия, встав на капиталистический путь уродливым как никогда образом, получила страшную травму. Но, тем не менее, она жива. И понемногу выходит из своего двадцатилетнего сна, весьма похожего на коматозное состояние.
Не надо сладких иллюзий. Россия еще не проснулась полностью. Она по-прежнему колеблется между жизнью и смертью. Весьма велика возможность, что силы, которым нужна именно смерть России, добьются искомого. Но как бы велика ни была эта возможность, шанс на жизнь у России есть. И этот шанс необходимо использовать полностью. Непростительны здесь любое безволие, любая апатия, любые ссылки на бесконечную слабость друзей России и бесконечную силу ее врагов.
Но что должно быть предложено России, которую капиталистический соблазн уже довел до коматозного состояния? Тот же капитализм, но в неизмеримо большей дозе плюс подавление всего антикапиталистического? А если антикапиталистична вся традиция? Тогда ее надо подавлять всю целиком? Но что тогда останется от России?
Человек в силу своей природы верит в будущее, и по этой причине не прерывает свой род, но производит потомство, которое должно в этом самом будущем комфортно проживать. Однако часто вера эта представляется, скорее, какой-то медиативной, поскольку подавляющее большинство людей, при всей своей вере в счастливое будущее для себя и своих детей, одновременно с этим делают все, что от них зависит для того, чтобы это самое «прекрасное далеко» никогда не наступило.
Не будем, однако, чересчур строги, а, с учетом того, что формирование и дальнейшее развитие общественно-экономических процессов определяется объективными экономическими факторами обратим внимание на происходящие с их участием динамические процессы. Прежде всего, на такой стратегический, определяющий степень развития общества фактор, как динамика населения планеты. Ниже представлены данные по динамике численности населения планеты в периоде до 2050 года.
В начале 2014 года на 47-й сессии Комиссии ООН по народонаселению и развитию в докладе генсека ООН Пан Ги Муна было заявлено, что численность населения Земли достигла 7,2 миллиарда человек. Много это или мало и что дальше? Прирост населения планеты, который достиг своего пика в 1968 году, продолжался по гиперболическому закону вплоть до 1970-х годов. Начиная с 1960-х годов относительные темпы роста населения стали всё больше снижаться, и на смену мировому гиперболическому демографическому росту пришёл логистический.
С 1989 года стали снижаться и абсолютные темпы прироста численности населения мира. К 2100 году прирост может снизиться до величины менее 5 миллионов человек за десятилетие. По модели французского медика Жана-Ноэля Бирабена предел роста человечества составит 10-12 миллиардов человек. В настоящее время человечество переживает демографический переход, что означает резкое возрастание скорости роста популяции, сменяющееся затем столь же стремительным его уменьшением, после чего население стабилизируется в своей численности. Этот переход уже пройден так называемыми развитыми странами и теперь происходит в развивающихся.
Таким образом, прогноз на 2050 год - около 9 миллиардов человек, на 2100 - 10 миллиардов. По прогнозу ООН (2014), к 2025 году население Земли достигнет 8,1 миллиардов, а к 2050 году - 9,6 миллиардов человек (есть и другие цифры) после чего стабилизируется и в дальнейшем будет иметь тенденцию к снижению.
Однако еще совсем недавно (буквально несколько десятилетий тому назад) безудержный рост населения, экстраполированный в будущее, приводил к тревожным прогнозам и даже апокалиптическим сценариям глобального будущего человечества. По имевшимся тогда расчетам некоторых западных ученых, по мере приближения к 2025 году население мира должно было стремиться к бесконечности. Этот вывод даже заставил считать 2025 год временем наступления Судного Дня.
Выдохнем, самым худшим сценариям не суждено было сбыться. Вместимость вагона земля составит в уже обозримом будущем от 9 до 12 миллиардов человек (по разным источникам). При этом проблем с обеспечением продовольствием также быть не должно, поскольку ожидается увеличение в два раза производства продовольствия к 2050 году с одновременным снижением ущерба наносимого окружающей среде. С.П. Капица считал, например, что планета в состоянии обеспечить продовольствием от 15 до 20 миллиардов человек, что собственно позволяет даже сделать некий задел на несколько «лишних» миллиардов.
Без преувеличения можно сказать, что грядущая стабилизация роста населения планеты является эпохальным событием, которое, по моему мнению, будет определять развитие человечества на весь последующий период. При этом для всесторонней оценки значимости этого события рассмотрим структуру населения и долгосрочную динамику мирового ВВП. Наиболее резонансными группами в составе населения планеты являются сегодня «золотой миллиард», то есть группа людей с высоким уровнем потребления и безопасности, проживающая в основном на американском и европейском континентах, и группа голодающего населения (около миллиарда человек), которое сосредоточено в основном в Африке и Азии.
При этом мировое сельское хозяйство производит достаточное количество продовольствия, чтобы накормить всех голодных. Все упирается в его нерациональное распределение. Причиной того, что около миллиарда людей сегодня голодает является, не нехватка продовольствия на планете, а то, что голодающие не могут позволить себе купить дорогое продовольствие. Есть о чем задуматься, особенно в ситуации, когда миллиард компактно проживающих голодных людей находится буквально через море от вполне обеспеченного и посему доброго «золотого миллиарда».
Динамика мирового ВВП представлена в следующей таблице:
Ранг ведущих 20 экономик мира в зависимости от объема ВВП по паритету покупательной способности на период до 2050 года
Источник: для 2011 года – данные Всемирного Банка; для 2030 и 2050 годов – прогноз PWC.
Целям настоящего исследования вполне будет удовлетворять информация о представленной в таблице динамике ВВП двадцати ведущих экономик мира. Сравнение роста населения планеты и роста ВВП показывает, что последний увеличивается значительно большими темпами, нежели население планеты. Так на рубеже 2025-2030 годов численность увеличится примерно на 10-20 %, а ВВП почти в два раза. К 2050 году при увеличении численности на 30-40 % увеличение ВВП составит почти четыре раза. Развитие ситуации приведет к тому, что к 2030 году будет решена проблема голода, однако понятно, что золотой миллиард не обеднеет от этого а, наоборот, увеличится почти вдвое и при этом еще более увеличит отрыв (уровня благосостояния) от теперь уже не голодающего миллиарда.
Количество «не голодающих миллиардов» также будет увеличиваться, поскольку (кроме естественных причин) с ростом производительности труда будет увеличиваться количество «лишних» людей, то есть людей, без участия которых остальное работающее население будет способно обеспечить всем необходимым все население планеты. Однако «лишних» людей нельзя просто не кормить, в связи с чем в будущем потребуется нерыночный механизм распределения благ, какой-то эквивалент «труду», являющийся основанием для его оплаты.
Поэтому не за горизонтом появление новых «профессий», например, мойщики дельфинов, специалисты по перемещению песка в сахаре, ну или гораздо более полезные, такие как обучающиеся пению, древней культуре, поэзии и так далее. Замечу, что увеличение доли «непродуктивного» человечества является таким же ограничительным фактором для человечества, как и грядущее ограничение его количественного роста. Дело здесь в том, что население представляет собой некую целостность и соответственно, невозможно взять и, просто механически заместить одну часть человечества другой, той, которая может быть более необходима для его развития.
Основой роста благосостояния миллиардов как золотых, так и уже не голодающих станет чрезмерное и не отвечающее реальным потребностям человечества увеличение мирового ВВП. Увеличение, которое будет необоснованно излишне расходовать драгоценные, не восполняемые ресурсы планеты, сокращать ореол обитания дикой природы. Увеличение, которое по существу будет перерабатывать дары природы в игрушки человечества, а в конечном итоге в отходы, которые в виде гор мусора, отравленных вод будут возвращены природе.
Когда же, наконец, наступит время, которое в полной степени запустит маховик неизбежных уже эпохальных изменений? Думаю, что это время, которое можно обозначить как начало перехода к новой фазе развития общества наступит после 2050 годов. Именно к этому времени только проявляющиеся в настоящее время тенденции охватят подавляющую часть мира и станут относительно однородными на всей его территории.
Как отмечалось, именно после 2050 года четко в планетарном масштабе проявится ограниченность (признаки дефицита) двух глобальных ресурсов, в неограниченном объеме имеющихся сегодня в распоряжении человечества. Первое - достигший своего предела рост населения планеты, который становится таким образом ограниченным (конечным) ресурсом. Второе это все более и более обозначающийся предел природного пространства, который можно рассматривать двояко, как в виде уменьшающегося количества полезных ископаемых, воды, воздуха (представляете, сколько ресурсов будет потреблять каждый год 12 миллиардов жителей земли) так и в виде сжатия необходимого человеку на эмоциональном уровне природного пространства - живого леса, луговой травы, диких животных, звука полета шмеля и так далее.
Эти вновь возникшие обстоятельства позволяют предположить, что после 2050-2070 годов наступит момент начала смены существующей общественно-экономической формации (для простоты буду использовать знакомые всем марксовские определения). Эра свободного капиталистического развития общества на фоне неограниченных людских и природных ресурсов (которые мы имеем сегодня) закончится.
Косвенные признаки этого, выраженные в виде надвигающегося глобального кризиса, невозможности решения финансовых, политических проблем в рамках современного мирового порядка налицо. Человечество выросло (буквально) из своих старых штанишек. А что же будет там, за развитым капитализмом (ну или империализмом, если кому - то это больше нравится)? Ответ очевиден. Должен будет наступить этап развития общества, который будет способен обеспечивать существование человечества в условиях ограниченности глобальных ресурсов.
Обратите внимание. Та либо иная общественно-экономическая формация являлась таковой, прежде всего, из-за наличия имеющихся в распоряжении человечества ресурсов и доступных способов их наиболее эффективного использования. Никто не говорил людям, как им жить, или, как называется протекающий исторический период. Они просто жили так как им было удобно, как позволяло им доступное на тот момент времени соотношение ресурсов, главные из которых это человек со всем его знанием и дары природы.
Посмотрите на модель общественно-экономического мироустройства - песочные часы.
При первобытно - общинном строе человечество имело совсем мало возможностей (отмечено на «песочных весах»), под которыми здесь подразумевается способность человечества обеспечить свое комфортное, безопасное существование, в том числе и потому что оно было слишком слабо перед неограниченными и могущественными на тот момент времени силами природы (природные ресурсы). Существовал механизм распределения скудных ресурсов, первобытный коммунизм. Затем возможности человечества все расширялись, напротив уменьшающихся природных ресурсов, что, соответственно, изменяло и общество. В настоящее время достигнут пик (самая узкая часть песочных часов) при котором человечество имеет максимальные возможности и уже весьма ограниченные природные ресурсы. Да, ограниченные, но пока еще вполне достаточные для обеспечения возможностей человечества. Время максимума, золотого века человечества – это то, что есть сегодня, это место на вершине красной пирамиды, являющейся нижней частью песочных часов.
Как отмечалось переломный момент - это 2050-2070 годы после, которых общественное развитие повернется вспять. По мере нарастания проблем с ресурсами общество будет в обратной последовательности проходить уже пройденный когда-то путь. Вот уже на самом деле - вперед в прошлое. В песочных часах этот период отображен в виде перевернутой (зеленой) пирамиды в которой природные ресурсы в отличие от красной пирамиды показаны по модулю, то есть как ограниченность (недостаточность) природных ресурсов. Поясню. Если в красной пирамиде возможности человечества подпитываются природными ресурсами, растут, постепенно уменьшая их, то в перевернутой зеленой пирамиде возможности человека тем меньше (то есть люди живут менее обеспеченно, комфортно и безопасно), чем больше становится недостаток (ограниченность) природных ресурсов.
Очевидно, что нежелание человечества уменьшать свои возможности на фоне все расширяющейся к верху (то есть к будущему) воронки ограниченности (нехватки) ресурсов повлечет за собой существование в течение какого-то времени общественного строя с феодально-рабовладельческими элементами, свойственными их древним прототипам из красной пирамиды. Однако в конечном итоге стремление выжить при ограниченных природных ресурсах, высоком технологическом и образовательном уровнях неизбежно переместит человечество в стадию формирования нового, неизвестного сейчас общества. Общества, которое может быть устроено на основе принципов, аналогами, которых могут послужить ныне известные доктрины от социализма до безгосударственного анархо - коммунизма.
Необходимо отметить, что указанные процессы будут проходить (ну, по крайней мере, до начала становления безгосударственного общества) в рамках национальных границ государств. Соответственно, ближайшие столетия сделают мировыми лидерами страны с обилием природных ресурсов, хорошей армией и сплоченным вокруг национальной (но не потребительской) идеи народом. При этом понятно, что развитие ситуации может быть скорректировано за счет каких-либо революционных политических событий, величайших технологических изобретений, которые смогут расширить рамки человеческих возможностей и за счет этого изменить конфигурацию зеленой пирамиды песочных часов.
Но, в любом случае, даже это не может ничего изменить, так же как невозможно предугадать сегодня, в какие конкретно формы, общественные доктрины могут вылиться грядущие изменения. Однако в случае, если изложенная в настоящей статье гипотеза мироустройства окажется обоснованной, то общественное развитие точно должно будет пройти отмеченные на песочных часах этапы. Пройдут тысячелетия, возможно, что высокоразвитое бесклассовое общество постепенно превратится в общество первобытного коммунизма (или в инопланетян), природа заново наполнит свои кладовые, и тогда на верхнюю крышку песочных часов, под светом вечно живого солнца, встанут новые часы, и там, в будущем, об этом снова напишет какой-то другой, но вечно Ваш Юрий Тюленев.
Легче представить себе конец света, чем конец капитализма. Однако конец капитализма — верней, конец свободно-рыночной модели корпоративного капитализма — уже наступил. Стоит задуматься, какое будущее нас ожидает. Ведь будущее уже наступило, только немногие поняли, что уже в нём живут .
«Мы потеряли моральные ориентиры и должны пересмотреть модель капитализма <…>. Около половины аудитории подняли руки в поддержку того факта, что капитализм ослабляет общество XXI века <…>» – эти высказывания я взял не из выступлений на генеральной ассамблее движения «Оккупируй Уолл-стрит», а из ленты новостей с форума транснациональной элиты в Давосе. За последний год я написал множество статей о том, что «капитализм потерял свою состоятельность». Каждая из них вызвала бурное обсуждение в блогах и на форумах, я получил множество писем, и многие мне задают вопрос: «Ладно, с капитализмом понятно… А каким он будет этот пост-капитализм?»
Уверенным можно быть лишь в одной вещи – когда-нибудь капитализм закончится
«Легче представить себе конец света, чем конец капитализма», — говорил Славой Жижек «оккупантам Уолл-стрит». Само появление « » указывает на неизбежность конца капитализма. После глобального финансового кризиса и краха надежд на скорое восстановление, конец капитализма кажется многим началом конца света, началом долгой эпохи страданий, беспорядка и насилия. Так могло бы показаться в Америке, где безработица рекордно высока, жизненный уровень большинства населения падает, а скудные системы социальной защиты находятся под небывалым давлением антиобщественных правых сил. То же самое чувство царит в Европе, балансирующей на грани экономического коллапса. Однако есть искры надежды – движения протеста, от Висконсина до Уолл-стрит, от Мадрида до Каира, от Нью-Йорка до Москвы. Люди не желают мириться с нуждой и общественной несправедливостью. Это даёт прогрессивным и демократическим левым силам надежду на лучшее будущее после капитализма.
Уверенным можно быть лишь в одной вещи – когда-нибудь капитализм закончится. Может быть, что в совсем недалеком будущем. История учит, что человечеству не удаётся выработать стабильную и вечную общественную формацию. Более того, капитализм куда менее устойчив и стабилен, чем всё, что ему предшествовало. Так, что вопрос, что же будет дальше, вовсе не праздный. В начале Первой мировой войны Роза Люксембург сформулировала дилемму так: «Социализм или варварство». Действительность оказалась сложней, но в главном Красная Роза не ошиблась. Люди строили в последнее столетие разные социализмы. Скатывание к варварству тоже имело разные лики и названия. Имеет смысл рассмотреть возможные варианты социализмов, если прогрессивным левым удастся удержать человечество от возвращения в варварство. Возможно, что и не удастся. Ведь зёрна варварства тоже зреют в нашем мире.
Большинство посткапиталистических экономистов озабочено проблемой управления трудом и ресурсами при отсутствии капиталистических боссов и менеджеров. Капиталистическое общество неуклонно движется в сторону всё большей автоматизации, что делает производство всё более эффективным. Автоматизация никогда полностью не сливалась с коммерциализацией. При капитализме автоматизация приводит к кризисному снижению спроса на человеческие ресурсы, а, следовательно, создаёт угрозу спросу на то, что производится. Ориентация производства на спрос 1-2% богатых создаёт ещё большую угрозу общественной стабильности.
Есть искры надежды – движения протеста, от Висконсина до Уолл-стрит, от Мадрида до Каира, от Нью-Йорка до Москвы. Люди не желают мириться с нуждой и общественной несправедливостью. Это даёт прогрессивным и демократическим левым силам надежду на лучшее будущее после капитализма. На фото: манифестация на площади Пуэрто дель Соль (Puerta del Sol) в центре Мадрида 20 мая 2011 года
Об опасности автоматизации для капиталистической экономики в последнее время говорят всё больше как в популярном дискурсе, так и в научном. В сентябре 2011 года большой интерес вызвала серия статей Фархата Манжу под названием «Вторжение роботов ». Одновременно двое исследователей из провели обширное исследование «Гонка против машины» (электронную версию их книги можно бесплатно скачать ). Основной тезис «Гонки против машины» в том, что автоматизация стремительно захватывает отрасли, являвшиеся основой для создания рабочих мест в капиталистической экономике (например, автомобильную отрасль). Автоматизация грозит вытеснить людей не только из производства, но и из сферы услуг. Когда готовился этот текст, я по работе получил большой обзор, предсказывающий исчезновение должности второго пилота в авиации в течение ближайшего десятилетия и переход грузовой авиации на полную автоматизацию в тот же период времени. Да и в боевой авиации, похоже, профессия военного лётчика совсем скоро сменится профессией оператора беспилотного дрона.
Динамика роботизации логически приводит к исторической вехе, когда производство практически не нуждается в человеческом труде. Это не приведёт, разумеется, к автоматическому отмиранию физического труда, как предсказывалось после различных технологических инноваций. Тем не менее, это означает, что человечество столкнётся с реальностью, когда люди смогут освободиться от недобровольного труда. Что произойдёт в таком случае, зависит от комбинации двух основных факторов – от наличия или отсутствия ресурсов и от социального устройства такого общества. Если пользоваться марксистской терминологией, которая в ходу у многих читателей, то первое – это материальная база, а второе – общественно-политическая надстройка.
Материальная база зависит от того, найдёт ли человечество дешёвые, надёжные источники энергии; возможности извлекать и повторно использовать сырьё; и, главное — от способности нашей планеты обеспечить высокий материальный уровень жизни для всех. Если освобождённое от необходимости наёмного труда общество найдёт источники энергии и сырья, то оно будет существовать в условиях изобилия. Если же нет – то будет существовать в условиях дефицита — по-простому, в нужде.
Таким образом, имеются два противоположных варианта социально-политической надстройки. Либо все люди будут свободны, человеческие права будут всеобщими, все будут на равных участвовать в общественном благоденствии, либо это будут «варварские», жёстко иерархические порядки, а заправилы общества (властные элиты) будут контролировать массы и произвольно определять доступ к общественным ресурсам. Отсюда логически следуют четыре возможности. Комбинация изобилие-нужда и равенство-элитизм создают (следуя терминологии Розы Люксембург) две условно социалистические возможности, и две других – варварских.
Рассмотрим все четыре варианта.
Продолжение следует.
Статьи Михаэля ДОРФМАНА
Глобализация и капитализм в прошлом - Мироустройство по новому
11-12 сентября 2009 г. в Политехническом музее прошла международная конференция «Возвращение политэкономии: к анализу возможных параметров мира после кризиса ».
Мне она представляется продолжением круглого стола по перспективам РФ в обстановке глобокризиса, который прошел в Институте динамического консерватизма двумя неделями ранее.
По сути дела, речь шла о том, что капитализм умирает. Ему на смену идет нечто новое . Причем большие потрясения впереди неминуемы.
НАШИ МОЗГИ НЕ ХУЖЕ!
Устроителями форума выступили деловой журнал «Эксперт» и созданный при нем Институт общественного проектирования (ИНОП). Во всяком случае, у обеих структур один глава: В.Фадеев. По иронии судьбы – один из активных участников слома советской системы, певец нынешнего «россияно-капитализма».
Так сказать, либерал, а его ИНОП – конкурирует за влияние на ум нынешнего президента с Институтом современного развития (ИНСОР), еще одним гнездилищем местной либерастии. А ирония судьбы заключается в том, что иностранные участники конференции один за другим говорили о кризисе капитализма как такового, выказывая взгляды совсем не либеральные.
На почти театральном занавесе за спиной выступающих красовалось огромное фото тегеранской тройки: Черчилль, Рузвельт и Сталин. Все они устремляли взор на трибуну с докладчиками. Сэр Уинстон, ухмыляясь, оборачивается к двум другим вершителям мировых судеб, словно молвя: «Вы только послушайте, что они говорят!» В ответ Рузвельт осклабился, а Иосиф Виссарионович прячет лукавую улыбку в пышные усы. По замыслу устроителей форума, эта тройка – создатели того мира, который сегодня разрушается.
А он таки разрушается. То, что перед нами – кризис не экономический , а глубоко общественный, на конференции заявляли практически все. И что он отнюдь не закончился, что никакого «дна» не достигнуто, и что продолжение следует…
Честно говоря, по окончании конференции автор этих строк почувствовал гордость: оказывается, русские исследователи ничем не уступают маститым западным коллегам. Все, что говорилось 11-12 сентября в Политехническом музее, сотни (а то и тысячи) раз обсуждалось в газетах «Завтра» и «Советская Россия», на русских националистических и «красных» сайтах, блогах и форумах. О том же самом мы говорим в нашем ИДК. Ну, а Линдон Ларуш на подобные темы выступает уже тридцать лет.
Ничего нового, в сущности, участники конференции не произнесли. Более того, мы смелее западников: они обходят «острые углы» и не решаются представить будущее после капитализма. Наверное, политкорректность не позволяет. Тем не менее, выслушать их оказалось полезным. Особенно в сочетании с отечественными участниками форума. Подержать руку на пульсе зарубежной нелиберальной мысли.
АДЬЕ, ГЛОБАЛИЗАЦИЯ…
Нынешний кризис, начавшийся на рынке ипотеки, носит не финансовый, а глубоко структурный характер. Он означает конец глобализации в ее недавнем понимании.
Так считает Фредерик Лордон, научный директор Лаборатории спинозистского анализа экономик (Сорбонна). Его доклад носил красноречивое заглавье: «Адье, глобализация! Выход из кризиса в регионализацию». Итак, современный капитализм, где в последнее десятилетие падали реальные зарплаты и росло расслоение общества по доходам, пытался решить свои проблемы, надув пузырь потребительского кредитования.
Очевидно, что домохозяйства Запада, набрав огромные долги, могут вернуть не более 20% от них. А это и есть конец прежней глобализации. Конец прежней экономики финансовых спекуляций. США и Англия, конечно, пытаются сохранить прежнюю модель глобо-капитализма и рассчитывают отделаться только косметическими корректировками курса, но эти потуги обречены на крах. Дерегулированная экономика не имеет шансов на жизнь.
Ей на смену идет эра регуляции, причем в мире, разбитом на крупные экономические регионы, состоящие по возможности из стран с максимально однородными экономиками и уровнями развития.
В блоковом мире будущего финансовый капитализм умрет. Больше не будет инвестиционных банков, порождающих пузыри, которые затягивают в себя всех. Банковское дело вновь станет рутинным и скучным, никаких рисковых операций здесь допускаться не должно. Немыслимым будет ситуация, когда едва образовавшаяся компания, еще не получив даже первой прибыли (стадия start up), сможет получать миллиарды долларов.
В блоках не будет проводиться либерализации ради либерализации. (Этим идиотизмом отличалась политика неоконсерваторов и либерастов на Западе в 1980-е и в РФ с 1992 г.) В блоках-регионах главную роль заиграет именно производительная экономика. Лордон рисует порядок, сильно смахивающий на 1930-е годы.
Итак, никакой поддержки потребления, ограничить доходность акций и ценных бумаг вообще, контролировать международные переливы капитала, ввести блоковые органы регулирования, осуществлять блоковый протекционизм. А из нынешнего кризиса с помощью финансовых мер и перекредитования уже не выйти…
По сути дела, Ф. Лордон обрисовал мир, разделенный на крупные военно-экономико-политические блоки. Каждый – со своей системой регулирования экономики и своей резервной валютой. О последнем француз-последователь Спинозы специально не говорил, но это видно по смыслу его выступления.
Так, он считает Евросоюз «троянским конем» глобализации, готовым блоком-регионом. Хотя и признает, что входящие в ЕС страны далеки от структурной однородности. В самом деле, Германия, Франция, Италия, Скандинавия и Бенилюкс – совершенно не то, что Польша, Румыния, Латвия и т.п. Правда, Ф.Лордон умалчивает о том, какие еще блоки могут возникнуть.
В сущности, автор сих строк в конце 70-х жил в мире, разделенном на блоки: Варшавский договор, НАТО, СЕНТО, СЕАТО, АНЗЮС, АНЗЮК… В воздухе носился замысел Югоатлантического пакта – САТО. Видимо, нас ждет нечто подобное, только с большим креном в экономику. Такое уже было: зона Третьего рейха, Зона сопроцветания под контролем императорской Японии, Британская империя, США и их сфера влияния в Латинской Америке, СССР. Мы-то о расколе реальности на блоки-миры говорим давно, мучимые одним вопросом: а смогут ли русские создать свой блок – или им придется идти к кому-то в вассалы?
Да, и еще один момент. Мир, поделенный на военно-экономические блоки чреват войнами. Большими войнами!
БУДУЩЕЕ – ЗА ТЕМИ, КТО РОЖАЕТ ДЕТЕЙ И ПРОИЗВОДИТ ТОВАРЫ
По мнению Джека Голдстоуна (профессора отделения публичной политики Университета Джорджа Мейсона, Вашингтон), финансово-спекулятивную экономику нужно уничтожить. Все беды – от того, что проводилась политика сверхпотребления сегодня за счет послезавтрашних (воображаемых) доходов. Это привело к чрезмерному потреблению и к поистине наркотической эйфории. Все поверили, что, скажем, недвижимость вечно будет дорожать, а финансисты всегда найдут какие-нибудь новые инструменты для расширения кредитования. И сейчас вся эта долговая экономика рушится.
Как выйти из кризиса? Д.Голдстоун считает, что придется возрождать производство полезных товаров, решать проблему «плохих» долгов, сурово заставлять должников гасить взятые ссуды и повышать норму накопления в экономике. По мнению профессора, нынешний перевод «ядовитых» долгов из банков на государство ничего не дает: ведь все равно гасить задолженность придется. Увы, она настолько огромна, что делать это придется потомкам ныне живущих. Это обрекает жителей Запада на сокращение потребления и на то, чтобы снова начать сберегать средства (последний навык был полностью утрачен в 90-е годы).
Что Голдстоун видит в будущем? Очевидно, что в экономике лидирующие позиции займет Азия. Там, где люди рожают детей и выпускают полезные товары. Америку ждет тяжелая жизнь: придется отдавать астрономические долги, причем все растянется на десятилетия. В Евросоюзе из-за низкой рождаемости белого населения экономика будет угнетена огромными расходами на пенсионное и медицинское обеспечение ратей стариков, а численность активного населения упадет до уровня 1950-х годов. В общем, никакого конца кризиса, о котором твердят сейчас иерархи капиталистического мира, американский исследователь не видит.
Но Голдстоун не хочет деления мира на блоки. Он мечтает об интеграции человечества, о наднациональных регулирующих органах, о формировании породы глобального потребителя, преодолевающего национально-религиозные различия. Этакая «хорошая», производительная глобализация, знаете ли.
Но кто ее проведет? Сионские мудрецы? Нынешние столпы капиталистического мира? И какими силами проводить новую индустриализацию на Западе, на каких технологиях?
Нет ответа.
О РЕВОЛЮЦИИ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ И РЕВОЛЮЦИЯХ ВООБЩЕ
Выступивший следом Сергей Нефедов (ведущий научный сотрудник сектора методологии и историографии Института истории и археологии Уральского отделения РАН, доктор исторических наук) придерживается неомальтузианских взглядов.
Видный специалист в области математического моделирования истории, С.Нефедов обрисовал условно «капиталистические» и условно «социалистические» циклы истории. Итак, когда ресурсов (еды) производится много и на всех хватает, воцаряется «капитализм». Но потребление растет, причем не только из-за роста населения вообще, а из-за того, что плодится и все больше потребляет элита. И тогда наступает дефицит ресурсов, приходится вводить «социализм» с ограничением потребления и нормированным распределением.
Выходом из этой ситуации могут быть либо катастрофа системы (бунт низов, вторжение иноземцев, уничтожение «лишней» элиты), либо – новая технологическая революция, которая вновь создает относительное изобилие ресурсов и товаров. Пример? Англия, которая смогла совершить промышленную революцию после острейшего кризиса XVI-XVII веков.
По мнению С.Нефедова, нынешний капитализм попытается спастись с помощью новой технологической революции.
Но вот вопрос от Максима Калашникова: а сможет ли он сделать это? Ведь нужные для этого технологии (технологии творения, «закрывающие технологии» и подрывные инновации) так же несовместимы с капиталистическими отношениями, как паровая машина, железная дорога или электростанция – с феодализмом или рабовладением. Ибо технологии будущего уничтожают целые отрасли прежней промышленности, целые сферы привычного бизнеса.
Они позволяют производить многое на месте, в любой точке планеты, из местного, подножного сырья. Сие резко уменьшит объемы дальней торговли, уничтожит обслуживающие ее банки и транспортно-логистические структуры. А это – болезнейшая ломка реальности, уничтожение целых отрядов капиталистов. Это – путь, идущий через свой кризис, нестабильность. Он будет омыт кровью многих социальных революций.
Согласится ли нынешняя элита капитализма идти на такую технологическую революцию? Ведь пока она ее сдерживала. А то, что нам выдают за сегодняшнее бурное техноразвитие (мобильные телефоны, муьтимедиа, компьютеры и сети) – это не что иное, как бесконечное совершенствование принципиальных научно-технических прорывов первой половины ХХ века. При отсутствии сегодня инноваций, сравнимых по «прорывности» с изобретением радио, компьютера, телевидения и т.д.
И еще одна «мелочишка»: технологии будущего с равным успехом могут послужить как для создания реального коммунизма, так и для построения мрачного кастового общества, нового рабовладения по А.Фурсову. С нерыночной экономикой.
А это – уже никак не капитализм. Так что даже технологическая революция его не спасет, а добьет.
Так считают не все. Некоторые участники конференции предполагают, будто капитализм может спастись, надув новый пузырь – биотехнологический. Что именно биология обеспечит новую технореволюцию. Что капитализм за счет гиперинфляции сбросит в бедность основную массу населения США и Европы, уничтожит западный средний класс, тем самым сократив потребление масс и резко снизив стоимость рабочей силы Запада.
Более того, возможно возрождение рабских форм труда, как на американском Юге до 1865 года. Мол, не зря сейчас так печатаются доллары. Это – часть грандиозного плана по «опусканию» западных граждан в нищету.
Это, конечно, интересный сценарий, но он не решает проблем нынешнего мира. Биотех не уничтожает проблемы колоссальных долгов, оставшихся от 1981-2008 годов. А ввержение в нищету заевшегося и зажиревшего населения стран «золотого миллиарда» через гиперинфляцию порождает опасность развала и США, и Евросоюза.
Такая операция приведет к тому, что над миром поднимутся красные и национал-социалистические флаги – параллельно с ростом исламского и христианского фундаментализма.
Тут весь мир содрогнется от череды дезинтеграций и революций. Особенно если учесть, что на руках у американцев, скажем – сотни миллионов единиц огнестрельного оружия. Если же все это совпадет с природно-климатическими бедствиями и новым переселением народов (см. книгу «Глобальный Смутокризис»), то нас ждет просто кровавая баня. С возможными большими войнами на переформатирование миропорядка.
Одно выступление звучало за другим. Одно понятно: капитализму приходит конец, он себя исчерпал. И казалось: возвышающиеся над докладчиками Три Гиганта – Сталин, Рузвельт и Черчилль – улыбаются все более и более зловеще…
ВСЯКАЯ СИСТЕМА НЕ ВЕЧНА – И КАПИТАЛИЗМ ТОЖЕ
Капитализм – это система. А любая система определенный срок жизни…
Так начал свое выступление Иммануил Лазаревич Валлерстайн. Он убежден, что капитализм свое отжил. Рассуждения исследователя основываются на том, что мы сегодня присутствуем при конце трех циклических процессов. В принципе, капитализм вошел в нисходящую ветвь своей жизни в 1968-1973 годах. Именно тогда мир потряс «сигнальный» кризис.
Первый, как говорит И.Валлерстайн – длинный, примерно 60-летний экономический цикл Кондратьева (хотя название это условно). Он делится на две половины: подъема и понижения. Сейчас мир проходит через финальную стадию «падающей» части цикла.
Как он работает? Смысл капитализма – в накоплении капитала. Это его самоцель. При этом можно отбросить прочь сказочки о том, что делается это в процессе честной конкуренции: для накопления необходимо продавать товар/услугу по ценам, намного превосходящим затраты-издержки. В конкуренции больших барышей не получается. Для их получения капитализм постоянно формирует квазимонополии-ведущие отрасли, живущие около тридцати лет.
Примеры таких отраслей: компьютерное производство, мобильная телефония, конвейерное автомобилестроение и т.д. Тот, кто здесь лидирует, может держать высокую цену. Отрасль-лидер (квазимонополия) служит локомотивом развития мировой экономики, источником накопления капитала. Но квазимонополия живет до тех пор, пока другие разными путями не прорываются в ту же нишу, не начинают производить подобный товар. Начинается конкуренция, цены падают – и пора создавать новую квазимонополию.
Иногда – и это показатель упадка – квазимонополия создается как бесплодная, финансово-спекулятивная система. То есть, «пузырь». Это и произошло на наших глазах. С начала 80-х Запад стал надувать финансово-долговые пузыри (и другие, впрочем), де-факто перестав заниматься производительным сектором. Теперь все это агонизирует. По мнению американского социолога, сейчас надувается последний «пузырь» - в виде накачки экономики с помощью эмиссии, за счет средств государства. Скоро и этот пузырь лопнет, и тогда – крах.
Кризис, в который погружается мир, продлится еще довольно долго и окажется весьма глубоким, - говорит И.Валлерстайн. – Он разрушит последнюю жалкую опору относительной экономической стабильности – роль американского доллара как резервной валюты, гарантирующей сохранность сбережений.
И когда это случится, главной проблемой всех властей мира – от США до Китая, от Франции до России и Бразилии, не говоря уж о более мелких странах – станет необходимость уберечься от недовольства трудящихся и средних слоев, которые лишатся своих накоплений и пенсий. В качестве средства для пригашения народного гнева власти обращаются к эмиссии денег и к протекционизму, выполняюшим роль первой линии обороны.
Подобные меры могут отсрочить те угрозы, которых опасаются власти, и ненадолго облегчить участь простых людей. Но в конечном счете они, скорее всего, лишь усугубят ситуацию. Система заходит в тупик, из которого миру будет очень трудно выбраться. Этот тупик находит выражение в виде все более и более диких колебаний, которые практически обессмыслят какие-либо краткосрочные прогнозы – как экономические, так и политические….
Но Валлерстайн доказывает, что конец кондратьевского цикла совпадает с концом еще одного: политико-гегемонистского…
СУМЕРКИ БОГОВ
Есть еще один цикл, каковой сегодня завершается: цикл мировой гегемонии США.
Дело в том, что для получения капиталистической прибыли нужна не война, а более-менее стабильный мировой порядок. Такой обеспечивает, как правило, держава-гегемон. У каждого такого «гегемонистского» государства есть свой цикл жизни, хотя и более длительный, чем кондратьевский. Как правило, мировой гегемон взбирается на трон, победив в борьбе за это место иных претендентов. Геополитическими гегемонами были Нидерланды и Британская империя. С 1945 года роль гегемона играли Соединенные Штаты.
Однако гегемон уходит. Ноша господства тяжело сказывается на экономике страны, приходится держать большие вооруженные силы – больше для психического давления, чем для войны. (Последние, как считает Валлерстайн, ведут к быстрому истощению гегемона и внутреннему недовольству его населения).
Надлом положения Америки как геополитического гегемона произошел во время Вьетнамской войны, около 1970 года. С тех пор США только притормаживают свой «спуск с горы». Даже развал СССР их не спас. Попытка Буша-сына и его неоконов вернуть Соединенным Штатам былое величие провалилась, войны в Ираке и Афганистане только ускорили процесс ослабления американской гегемонии.
Мы скоро увидим и начало новой кондратьевской фазы, и взлет новой державы-гегемона, - считает социолог.
На кризис американского господства накладывается кризис антисистемных сил – коммунистов и социал-демократов. Молодежная революция 1968 г. опрокинула позиции «старых левых», уверив весь мир в неспособности «старых левых» изменить мир. Но, в то же время, бунтари-68 сами потерпели поражение, так и не став организованной силой. Пользуясь развалом «красного» стана, в наступление с конца 70-х перешли правые – неолибералы и неоконы.
Они принялись демонтировать социальные государства, отнимать у наемных работников завоеванные в 1945-1975 гг. права и гарантии, разрушили средний класс. И это контрнаступление правых привело к катастрофе. Ведь накопление капитала, по словам социолога, с 1970-х обеспечивалось за счет отказа от промышленного пути, за счет перехода к экономике спекуляций. Основной механизм – поощрение потребления за счет кредитования, рост бюджетного дефицита США.
Таким образом, после самого мощного в истории экономического подъема 1945-1973 гг. «последовала самая мощная спекулятивная мания».
Пузыри спекуляций вспухали и лопались по всему миру – начиная от национального долга стран третьего мира и социалистического блока 1970-х, и заканчивая «мусорными» облигациями крупных корпораций 1980-х, потребительской задолженностью 1990-х и государственным долгом американского правительства в эпоху Буша. Система шла от одного пузыря к другому. В настоящее время мир переживает последний пузырь: дотации банкам и массированную эмиссию долларов, - говорит И.Валлерстайн. Естественно, все это обречено на тяжелейший глобальный крах.
И ВСЕЙ ЗЕМЛИ МАЛО
Наконец, Валлерстайн говорит о конце третьего великого экономического цикла. Цикла исчерпания возможностей пространственной экспансии капитализма.
Этот строй все время должен осваивать новые пространства. Ведь издержки капиталистов (цена рабочей силы, сырья и уплата налогов) все время растут. Необходимо искать все новые и новые площадки для деятельности – там, где работники и сырье подешевле, а налоги – пониже. Но теперь новых пространств нет! Больше некуда переносить производство: произошла «дедеревнизация» (дерурализация) планеты, растут мегаполисы в третьем мире, капитализм достиг последних уголков Земли.
Увеличиваются экологические издержки. Встала во весь рост проблема нехватки ресурсов. К тому же, прибыли собственно капталистов уменьшаются: все большую их долю поедают, с одной стороны, высокооплачиваемые наемные управляющие, с другой – взрастающие затраты на инфраструктуру. Да и налоги повсюду растут – вместе с коррупцией. При этом распространение промышленного капитализма в Азии объективно увеличивает число тех, кто делит прибыли капитализма. Да еще и азиатские рабочие стали требовать больших зарплат и социальных гарантий.
Таким образом, сейчас одну точку сходится как минимум три огромных кризиса: кризис понижения волны Кондратьева, кризис прежней системы мировой гегемонии и кризис исчерпания возможностей для экспансии капитала.
ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ СВАЛИЛСЯ СО СТЕНЫ
- …Шалтай-болтай свалился со стены, и собрать его уже никому не удастся, - продолжает Иммануил Валлерстайн. – Система очень, очень далека от равновесия и подвержена колоссальным колебаниям. В результате краткосрочные прогнозы становятся невозможными, и это приводит к невозможности делать потребительские решения. Именно такое состояние называется структурным кризисом.
Сейчас мы находимся на развилке системных процессов. Вопрос уже не в том, каким образом капиталистическая система сможет исцелить свои раны и возобновить наступление. Вопрос в том, что придет на смену этой системе. Какой же порядок вырастет из окружающего хаоса? – вопрошает маститый обществовед.
По сути дела, он нарисовал картину преддверия глобальной смуты. Как сказали бы в начале ХХ века, кануна мировой революции - зарождение очага очередной Мировой война на переформатирование мироустройства.
Он намеренно не хочет говорить о том, что идет на смену капитализму (или может придти). Хотя намеки делает. Мне показалось, что он (типичный «розовый» либерал образца 60-х) понимает: в будущем можно протянуть ноги. Но и не желает выбрасывать руку в римском приветствии.
Хотя ТАКОЙ мегакризис объективно возродит и фашизм, и национал-социализм. Видный социолог говорил об осторожной политике минимизации плохих последствий, хорошо отозвался об Обаме. Валлерстайн все время повторяет: неопределенность, неопределенность, неопределенность…
15. Прогноз 2011 роста доллара США - ноябрь 2010
16. Специальная программа для чтения книг на компьютере
17. Антитроян Spyware Terminator - бесплатная антишпионская программа
