Эти новации сводились к таким положениям: 1) улучшение корпоративного управления; 2) борьба с коррупцией; 3) создание гибких рынков труда; 4) совершенствование соглашений по линии ВТО; 5) учреждение финансовых кодексов и стандартов; 6) «благоразумное» открытие счетов движения капиталов; 7) установление режимов курса обмена валют без посредников; 8) создание независимых центральных банков/борьба с инфляцией; 9) учреждение сетей социальной безопасности; 10) преследование цели уменьшения бедности .
Однако многие положения «поствашингтонского консенсуса» относительно усиления регулирования экономики и облегчения участи населения в ходе реформ остаются до сих пор не выполненными. Насколько успешными были регулятивные меры обновленного «консенсуса», показало втягивание капиталистической экономики в очередной кризис. Что же касается решения самой острой проблемы современности – борьбы с бедностью, то сегодня уже прозвучало признание сильных мира сего в том, что намеченные Цели Тысячелетия ООН – покончить с бедностью к 2025 г. – не будут выполнены, так как бедность после вступления человечества в новый век не только не уменьшается, но и упорно растет. Иного результата и быть не могло при безразличном отношении к решению проблемы обнищания народов со стороны богатых стран. Взяв на себя обязательство ежегодно расходовать с этой целью в виде оказания помощи развивающимся странам в рамках Проекта Тысячелетия не менее 0,7% ВНП, многие богатые страны игнорируют его почти в полном объеме (например, взнос самой богатой страны мира – США – в фонд помощи развитию развивающихся стран составляет всего 0,15% ВНП) .
В настоящее время неолиберальная парадигма, которая завела глобальный капитализм в исторический тупик, все чаще подвергается жесткой критике. Главными критиками неолиберализма и западных проектов экономического роста и развития в современном мире чаще всего выступают неокейнсианцы, посткейнсианцы, институционалисты и марксисты .
Неокейнсианцы акцентируют внимание на провалах в регулировании капиталистической экономики в течение последних 20 лет и обосновывают необходимость возвращения к регулированию корпоративной и финансовой сферы. С целью вывода капиталистической экономики из кризиса они призывают к восстановлению ликвидности финансовых институтов за счет использования общественных фондов. Долгосрочная цель неокейнсианцев – реформирование капитализма, то есть сохранение статус-кво с использованием финансового регулирования. Посткейнсианцы, которых все чаще называют «левыми» кейнсианцами, подчеркивают неустойчивость капиталистической экономики и выступают за интеллектуальное, политическое и экономическое возвращение ко временам «кейнсианской революции», призывают к новому реформированию социальных и экономических институтов.
Институционалисты следуют в русле учений Торстейна Веблена, Карла Поланьи, Джона К.Гэлбрайта и их последователей и делают акцент на том, что рынки создаются институтами, включая институт государства. По их мнению, в наши дни выбор лежит не между государственным регулированием и государственным нерегулированием, а между институциональными устройствами, которые действуют в интересах живущих в достатке, и устройствами, которые направляют усилия на сокращение неравенства.
Марксисты указывают, что в настоящее время мир капитала переживает системный кризис, ибо сама капиталистическая система генерировала корпоративные жалованья и бонусные выплаты астрономических размеров, переустройство финансовых средств в более новые и рискованные формы ради извлечения прибыли. Эта же система привела к расширению неравенства в еще больших масштабах, особенно в США, ставших эпицентром кризиса.
Несмотря на возрастающее признание вступления человечества в «постнеолиберальную» эпоху, действенных альтернатив неолиберализму в западной «экономикс» сегодня нет. Американский экономический мэйнстрим, побивший все рекорды по количеству лауреатов Нобелевской премии, до сих пор не смог представить на суд общественности научные работы, в которых содержался бы серьезный анализ причин нынешнего кризиса, основательно подорвавшего легитимность неолиберализма. Исследуя положение в экономической науке США, Джеймс Гэлбрейт (сын известного американского экономиста Джона Гэлбрейта) пишет: «Причина не в том, что нет новейших работ, посвященных исследованию природы и причин финансового коллапса. Такие работы есть. Но линия дискурса, в ходе которого обсуждаются эти вопросы, обособляется, перемещается на обочину в пределах академической экономики. Статьи, в которых дискутируются эти проблемы, передаются во второстепенные журналы, даже в бюллетени и блоги. Ученые, которые изменяют своему скептицизму и проявляют интерес к этим проблемам, лишаются участия в академической жизни – или, если они остаются, их отправляют в широкую сеть меньших университетов штатов или колледжей либеральных искусств. Там их смогут надежно игнорировать» .
За неимением собственных альтернатив неолиберализму западники все пристальнее присматриваются к опыту 30-летних китайских рыночных реформ, которые чуть ли ни с первых лет привели к улучшению положения в экономике и жизни людей и до сих пор удерживают высокие темпы роста.
Одной из главных особенностей нового экономического курса Китая следует считать ту, что подъем жизненного уровня населения в КНР стал не следствием, а предпосылкой реформ, в рамках которых в самом начале были смещены акценты от «накопления» к «потреблению». Своего рода «потребительским допингом» стало увеличение в 1979 г. на 25–30% закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию при одновременном снижении налогов, а также повышение в октябре того же года тарифных разрядов у 2/5 рабочих и служащих, что в конечном счете привело к росту денежных доходов в городах примерно на 40%. В целом потребительские доходы в 1978–1980 гг. выросли на 16%, что полностью совпало с ростом ВВП и даже превысило рост общественной производительности труда .
На втором этапе реформ в 1990-е гг. в центре внимания оказались госпредприятия, которым было предоставлено право на получение части произведенной прибыли. С 1987 г. их перевели на систему подрядной хозяйственной ответственности и положили конец их полной зависимости от бюджетного финансирования. В итоге заметно снизилась сфера директивного планирования; снабжение сырьем и оборудованием, реализацию продукции стали все больше переключать на рынок. До 1992 г. существовал своего рода паритет директивных и рыночных цен, на разнице между которыми наживались дельцы. В 1992–1993 гг. почти повсеместно были введены свободные цены на зерно и другие сельхозтовары, отменена карточная система распределения.
Проведение серии налоговых реформ, разделение бюджета на две части (регулярный бюджет и бюджет развития), бесприбыльное кредитование отстающих районов и отмена директивного планирования экспорта и импорта предприятиями при одновременном сохранении жестких протекционистских мер на важнейшие импортируемые товары, госмонополия на ряд товаров за последние три десятилетия позволили Китаю совершить немыслимый модернизационный рывок. Согласно официальной статистике, за 1993–2009 гг. рост ВВП составил примерно 290%, а среднегодовые темпы прироста ВВП превысили 10%. КНР не просто вышла на второе место в мире по объемам экономики, а фактически стала крупнейшей промышленной державой мира: на долю промышленного производства здесь приходится не менее 50% ВВП, то есть около 2,5 трлн долл. У США этот показатель ниже – менее 2 трлн долл. (правда, население США почти в пять раз меньше китайского) .
Потоки ПИИ в экономику Китая стремительно растут: в 2004 г. они составили 60,6 млрд долл.; в 2005 г. – 72,4; в 2006 г. – 72,7; 2007 г. – 83,5; в 2008 г. – 108,3 млрд долл. В 2008 г. доля Китая в притоке ПИИ в мире составила 6,4%, а в оттоке ПИИ из Китая – 2,8%. По итогам 2008 г. Китай согласно рейтингу инвестиционной привлекательности Конференции ООН по торговле и развитию занял третье место в мире .
На первый взгляд, успех экономических реформ в Китае является реформаторским искусством китайского правительства, которое якобы в построении модели динамичной экономики отказалось от либеральной идеологии. Это, по сути, несколько лет назад признал и автор «конца истории» Фрэнсис Фукуяма, заявив, что у либеральной демократии есть серьезный соперник в лице «мягкого авторитаризма». Его образцом Ф.Фукуяма считает Сингапур, а одним из отцов – Ли Куан Ю, премьер-министра, правившего этим островным государством с 1959 по 1990 г.
Однако с такой точкой зрения согласиться нельзя. Жизнь убеждает нас в противоположном. КПК, используя социалистические лозунги после возврата к власти Дэн Сяопина, стала постепенно и целенаправленно формировать разновидность «семейного капитализма». Суть последнего состоит в том, что частная собственность существует в нем преимущественно в форме собственности отдельных семей или партнеров, возникающих на базе семейных кланов. Тем самым в стране воспроизведена новая модель капитализма, в которой переплелись и взаимодействуют традиции тысячелетнего китайского семейного бизнеса и современных моделей западного образца.
Китайская модель развития базируется на принципах, во многом отличных от «Вашингтонского консенсуса». Во-первых, в КНР сохраняется авторитарный режим, проводится постепенная, а не обвальная демократизация. Во-вторых, в начале реформ Китай осуществлял постепенное дерегулирование цен, а сегодня осуществляет постепенную экономическую либерализацию. В-третьих, в КНР негосударственный сектор создавался с нуля, а не в результате широкомасштабной приватизации, а также соблюдается плюрализм форм собственности и контроля. В-четвертых, в Китае осуществляется сильная экспортно-ориентированная промышленная политика. В-пятых, в КНР занижается валютный курс через накопление валютных резервов, что служит инструментом стимулирования экспортно-ориентированного роста .
Поскольку «Пекинский консенсус» преследует цель достижения экономического роста с помощью государства при обеспечении независимости и национальных интересов в условиях стабильности, он может использоваться и другими развивающимися странами. Основными элементами «Пекинского консенсуса» являются: 1) инновационное развитие экономики, создание специальных экономических зон; 2) минимизация роли правительства в решении экономических и социальных проблем; 3) сбалансированный качественный устойчивый рост в условиях поступательного движения реформ; 4) «либерализация» собственности; 5) открытость страны не только для иностранного капитала и ТНК, но и для внедрения новейших управленческих институтов и идей; 6) совершенствование духовной, социальной и политической сфер общества; 7) развитие большей самостоятельности и независимости индивидов .
Несмотря на то, что «Пекинский консенсус» имеет ряд преимуществ перед «Вашингтонским консенсусом», характер и первого, и второго неолиберальный со всеми вытекающими отсюда последствиями. На это обращает внимание китайский экономист Ю Уэнли, который пишет, что неолиберальная трансформация государства под руководством КПК привела к обострению в КНР четырех главных проблем: 1) увеличение разрыва между богатыми и бедными представляет собой вызов социалистической распределительной системе; 2) приватизация находящихся в государственной собственности предприятий и «находящихся в государственной собственности активов» наносит ущерб социалистической «коллективной системе собственности»: 3) прави¬тельственное «нарушение функционирования» или «неправильное поведение» на рынке наносит урон социалистической рыночной экономической системе; 4) «сельско-городская сдвоенная экономическая структура» и увеличение разрыва между регионами наносит ущерб сбалансированному развитию национальной экономики. В результате китайское общество, которое было одним из наиболее равных в мире, превратилось в одно из наиболее неравных. КНР стала обществом риска, где ответственность за занятость, социальное обеспечение, образование, здраво-охранение, смягчение бедности, защиту окружающей среды все больше перераспределяется между правительством и НПО, между коллективом и индивидами в пользу последних . С этой точки зрения нельзя рассматривать «Пекинский консенсус» как альтернативу «Вашингтонскому консенсусу» и как образец для подражания.
Как отмечают многие исследователи, между неолиберальной теорией и практикой существует значительный разрыв. Это касается прежде всего роли государства, которое «играет активную, в действительности активистскую, роль во внедрении, претворении в жизнь и воспроизводстве неолиберализма» . Утверждение тэтчеризма и рейганизма в Великобритании и США не привело к уменьшению веса государства в экономике. «Доля государственного сектора в общей экономической активности либо осталась неизменной (около 35–40% ВВН), либо, как в Соединенном Королевстве, даже увеличилась почти до 45%. Вместо «возвращения на более низкий уровень государства», как обещали Тэтчер и Рейган, неолиберализм расширил государственное регулирование недавно приватизиро-ванных коммунальных предприятий и других частей экономики» . В этом контексте требования западных стран приватизировать все и вся и превратить государство в бывших социалистических странах в «ночного сторожа» еще раз подтверждают, что зарубежные «наставники» стран с «переходной экономикой» руководствуются принципом «делайте не так, как делаем мы, а так, как мы вам говорим».
Камо грядеши, Украина, в ХХІ веке?
В поисках выхода из исторического тупика, в который бывшие социалистические страны загнал глобальный неолиберальный капитализм, нельзя игнорировать опыт, экономические и административные методы, приемы и инструменты, которые использовались в экономической политике СССР. Они весьма значимы для развития экономик развивающихся стран и, судя по всему, некоторые из них могут быть весьма полезны для Украины в настоящее время. Для этого следует отказаться от предвзятого отношения к УССР, характерного для «политической элиты» Украины на протяжении последних 20 лет, и исходить из принципа беспристрастного научного исследования и применения лучшего прошлого опыта, который в сжатые сроки вывел Украину в число передовых держав мира. Для этого нельзя предавать забвению и, тем более, шельмованию общеизвестный факт, что в 1900–1990 гг. ВВП Украины вырос почти в 14 раз, что превышает темпы прироста мирового ВВП в данный период. В 1938–1990 гг. в УССР было достигнуто опережающее развитие в сравнении не только с темпами роста мирового ВВП, но и США .
Украина имеет выход к морю, владела развитым судостроением. Развитая система железнодорожного, автомобильного, речного и воздушного транспорта соединяет Украину с остальным миром. По геополитическим масштабам, экономическим, технологическим, оборонным и научным потенциалам Украину можно сравнивать с многими развитыми странами. По имеющимся оценкам, в расчете на душу населения природно-ресурсный потенциал Украины в 1,5–2 раза превышает ресурсный потенциал США, в 4 раза – ФРГ, в 12–15 раз – Японии .
К этим характеристикам Украины необходимо добавить ее весомые научно-технические достижения. Многие из них до сих пор не превзойдены в мировой практике, некоторые – доступны не более чем десятку стран в мире в настоящее время. Накопленный Украиной научный и кадровый потенциал позволил ей осуществить первую контролируемую ядерную реакцию и создать первый цифровой компьютер в континентальной Европе, построить самый огромный самолет «Мрія», авианосец ХХІ в. «Варяг» и самую мощную межконтинентальную ракету в мире «СС-18», а также ее гражданский вариант «Энергия», разработать сварочную систему для ведения работ в космосе, создать систему управления космического корабля «Буран» и автоматические системы стыковки космических кораблей. Стремительный прорыв Украины в будущее во многих областях НТП открывал перед ней широкие горизонты для успешного вхождения в новую экономику, основанную на знаниях.
Все это также создавало хорошие стартовые условия для интеграции нашей страны в глобальную экономику, которые были утрачены. Украина 10 лет пребывала в состоянии падения, в результате чего ее ВВП снизился до уровня 40,8%, а после следующих 9 лет роста достигла всего 74,1% ВВП от уровня 1990 г. В сравнении с 1991 г. имеющиеся реальные доходы населения сначала упали до 32,9% в 1999 г., а потом выросли до 101,3% в 2008 г. . Это означает, что 18 лет с точки зрения роста доходов населения в целом потеряно. К тому же за все это время экономика не была реструктуризована и переведена на инвестиционно-инновационный путь развития.
Факторами экономического роста в 2000-2008 гг. были инфляция и экспорт. В 2000 г. инфляция составила 28,8%, а экспорт – 18,8% при росте ВВП на 5,9%. Однако определяющим фактором в этот период стал экспорт ресурсоемкой продукции, доля которой в ВВП достигла критической отметки (более 60%). Экспортно ориентированная модель роста, сложившаяся в последние годы, хотя и поддерживала темпы роста индустриального производства, стала тормозом структурной перестройки промышленности, сохраняя ее сырьевую специализацию. Кроме того, такая модель способствует выкачиванию природных ресурсов, росту внешней зависимости и отбрасывает Украину к наименее развитым странам мира. Одновременно происходит свертывание относительно новых научно-технологических комплексов, созданных в 70–80 гг. ХХ ст. Свидетельством этому является доминирование в нашей стране третьего и четвертого технологических укладов, удельный вес которых составляет почти 94% в формировании ВВП.
Экономическая модель развития в Украине характеризуется высоким удельным весом теневой экономики (по разным оценкам, от 35 до 60% ВВП) и чрезмерной нормой эксплуатации наемных работников. В силу этих обстоятельств зарплата не выполняет своих воспроизводственной, стимулирующей и распределительной функций. Ее удельный вес в доходах упал с 2007 по 2009 г. с 44,8 до 41,9%, тогда как удельный вес социальной помощи, финансируемой из бюджета, вырос с 36,7% до 39,5% .
Внедряемая модель неэффективна, отражает корпоративные интересы и не соответствует национальным стратегическим интересам страны. Причины этого разнообразны, но главные из них сводятся к тому, что трансформация экономической и политической системы осуществлялась по примитивной схеме адаптации к системе современного капитализма и глобализации в интерпретации ВБ и МВФ. При этом двигателями осуществляемой доктрины служат представители корпоративно-бюрократической коалиции, пытающейся реализовать свои, а не национальные интересы, парализуя тем самым массовые общественные силы, которые, пытаясь выжить, реально не способны воздействовать на воспроизводство качественно нового общественного строя.
В условиях глобального финансово-экономического кризиса положение Украины при использовании неолиберальной доктрины развития оказалось одним из худших среди развитых стран, а также стран СНГ. В Украине зафиксирован самый сильный экономический спад в 2009 г., к предыдущему году он составил 15%, тогда как в среднем по государствам – членам СНГ он был 7% .
Наибольший спад в промышленности Украины пришелся на первый квартал 2009 г., когда по сравнению с соответствующим периодом 2008 г. он составил 32%. В течение года темп снижения замедлился и за 2009 г. оказался равен 22%. Промышленное производство в первом полугодии 2010 г. по сравнению с аналогичным периодом 2009 г. выросло в среднем по государствам – членам СНГ на 7%. При этом многими странами был достигнут уровень докризисного периода (I кв. 2008 г.) по объему производства в промышленности. В Молдове, России и Украине по этому показателю сохранилось отставание. В первом полугодии 2010 г. объем инвестиций в основной капитал в Украине снизился на 12,5% к уровню первого полугодия 2009 г. . В этих условиях рассчитывать на значительный рост экономики и благосостояния населения в ближайшее время не приходится.
Все это свидетельствует о том, что Украина вступила во второе десятилетие ХХІ в. в состоянии глубокого системного кризиса, поразившего все сферы украинского общества – политическую, экономическую, демографическую, духовную и культурную. Это ставит поиск новой парадигмы развития экономики Украины на повестку дня страны в качестве приоритетной задачи. Ибо дальнейшее следование Украины в русле неолиберализма, «догоняющего» и «стабильного» развития чревато необратимой деградацией всех основных компонентов государства, утратой им способности к воспроизводству своего суверенитета и, в конечном итоге, развалом нашей страны.
По какому пути пойдет дальнейшее развитие мировой цивилизации – это уравнение со многими неизвестными. Не вызывает сомнения только то, что в обозримом будущем вместо обещанного видным американским философом Фрэнсисом Фукуямой «конца истории» наступит, выражаясь словами видного американского социолога Иммануэля Валлерстайна, «конец знакомого нам мира». Каким будет грядущий новый мир, зависит от каждого из нас. Мир стоит на пороге новых великих потрясений, и долг каждого обитателя Земли состоит в том, чтобы сохранить на ней мир и жизнь. Вне всякого сомнения, решить эту глобальную проблему в рамках нынешней парадигмы развития невозможно. Следовательно, задача № 1 – в том, чтобы найти выход из тупика, в который завел человечество глобальный неолиберальный капитализм, сделавший удовлетворение «жажды наживы» своим высшим приоритетом. Но это тема уже другого разговора, который мы намерены продолжить в будущем.
Петр Степанович Ещенко, доктор экономических наук, Киевский национальный университет им. Т. Шевченко.
Анатолий Григорьевич Арсеенко, кандидат исторических наук, Институт социологии НАН Украины.
Литература
17. Peet R. Geography of Power: Making Global Economic Policy. – London: Zed Books, 2007. – 224 p.
18. Battin T. Is the Left Ready to Displace the Right? // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 31–33.
19. Galbraith J. Who are These Economists, Anyway? // Thought & Action – Fall 2009. – P. 85–95.
20. Богомолов О. Секреты китайской экономической кухни // Независимая газета. – 1999. – Январь.
21. Шергин С. Китайский фактор и Украина // 2000. – 2010. – 10 сентября.
22. Прогнозы темпов роста основных макроэкономических показателей стран СНГ на 2009-2010 гг. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2009. – 398 c.
23. Попов В. «Пекинский консенсус» против «Вашингтонского»: «азиатские ценности» более конкурентоспо-собны, чем либерализм? // Прогнозис. – 2007 – № 3. – С. 344–347.
24. Лопатина А.Н. От «Вашингтонского консенсуса» к «Пекинскому» // США – Канада: экономика, политика, культура. – 2010. – № 9. – С. 59–71.
25. Ren H. The Neoliberal State and Risk Society: The Chinese State and the Middle Class // Telos. –2010. – Summer – P. 105–128.
26. Cahill D. Is Neoliberalism History // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 12–16.
27. Pabst A. The Crisis of Capitalist Democracy // Telos – Fall 2010. – P. 44–67.
28. Роль держави у довгостроковому економічному зростанні / за ред. д.е.н. Б.Е.Кваснюка; Ін-т екон. прогноз. – К.; Х. : Форт, 2002. – 424 с.
29. Проблемы экономической оценки и использования национального богатства страны // Экономист. – 2001. – № 2. – С. 23–27.
30. Новий курс: реформи в Україні. 2010–2015: націон. доп. / за заг. ред. В.М.Гейця та ін. – К. : НВЦ НБУВ, 2010. – 232 с.
31. Лукашин Ю. Если рухнет Пенсионный фонд – рухнет вся госказна // 2000. – 2010. – 26 ноября.
32. Информация о социально-экономическом развитии торгово-экономических отношений государств – участников СНГ в 2009 и первом полугодии 2010 года. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2010. – 170 с.
«Економіка і прогнозування», 2011, №1
Визит в Китай президента Армении Сержа Саргсяна вызвал новый всплеск интереса к этой загадочной стране.
Визит в Китай президента Армении Сержа Саргсяна вызвал новый всплеск интереса к этой загадочной стране. Основания для этого есть, и очень серьезные: за короткий срок Китай сумел проделать стремительный прорыв от разрухи и тотальной нищеты времен культурной революции к динамично наращивающему свой индустриальный потенциал государству. В чем секрет этого феномена? Может ли Армения позаимствовать опыт у этой великой страны?
О "Пекинской консенсусе" впервые заговорил профессор китайского университета Цинхуа Дж.Рамо. "Пекинский консенсус" призван заместить дискредитировавший себя в 90-х годах на всем постсоветском пространстве, в том числе и в Армении, неолиберальный "Вашингтонский консенсус". "Пекинский консенсус" ориентирован, во-первых, на инновации, во-вторых, на устойчивое, сбалансированное и качественное развитие, а также на социальное равенство, в-третьих, на национальное самоопределение. Он придает социальным переменам столь же большое значение, как и экономическим. В "Пекинском консенсусе" экономика и управление нацелены на совершенствование общества, что полностью игнорируется "Вашингтонским консенсусом". В отличие от последнего, он порождает много абсолютно новых идей и подходов.
Весь мир является свидетелем поразительного динамичного развития и возрождения Китая путем совершенствования политической системы страны. Приоритетными направлениями внутриполитического и экономического строительства государства являются перестройка хозяйственного механизма страны в целях повышения его эффективности и инновационности, модернизация аграрного сектора, расширение социальной направленности и в результате построение социалистического гармоничного общества. Движение Китая к рыночной экономике происходит при сохранении направляющей и руководящей роли государства. Более того, "Пекинский консенсус" не предполагает сужения функций правительства. В частности, уменьшая его ответственность за работу предприятий, данная модель развития предусматривает усиление роли государства в макроэкономическом регулировании, общественном управлении и предоставлении социальных услуг. Хотя сегодня 70% ВВП страны создается на негосударственных предприятиях, в Китае хорошо понимают, что частной собственности без государства не существуют. И успех Китая все-таки базируется не столько на экономической либерализации, сколько на продуманной социально-экономической стратегии.
По прогнозам лауреата Нобелевской премии в области экономики профессора М.Спенсера, высокие темпы роста китайской экономики носят долгосрочный характер и сохранятся по крайней мере еще 25 лет. При этом государство на всем протяжении реформаторского курса остается достаточно сильным, чтобы очерчивать пределы компетенции рынка, выправлять его просчеты, обеспечивать общественный порядок, социальную стабильность и безопасность. В этой стране сила власти покоится не на мощи репрессивного аппарата, а на ее легитимности. Иными словами, зависит от того, в какой мере граждане страны, основная масса народа не отчуждены от власти, насколько ее устремления отвечают их интересам и чаяниям, насколько действенна обратная связь между властью и обществом.
Китайские реформы осуществляются в комплексе, дополняя друг друга, создавая друг для друга необходимые условия и предпосылки. Характерным примером в этом отношении может служить реформирование государственного сектора экономики. В отличие от нас, отказавшись от шоковой терапии, от одномоментной приватизации государственной собственности, Китай избрал долгий, но более щадящий путь постепенного избавления государственных предприятий от пороков, определяющих их низкую эффективность, - в первую очередь от избытка рабочей силы и от груза социальных обязательств. Государственный сектор покинули многие миллионы работников, но они не были выброшены на улицу. Многие прошли переобучение, повысили квалификацию или получили новую профессию. Другие сумели найти работу на предприятиях частного сектора, который стал быстро расти параллельно с реорганизацией государственных предприятий.
Многие перемены сперва отрабатываются в экспериментальном порядке на одном или нескольких районах страны и лишь впоследствии осуществляются во всекитайском масштабе. Документы о ряде важнейших институциональных преобразований готовятся годами, а иногда и десятилетиями и вводятся в действие первоначально часто в виде проектов, которые затем дополняются и исправляются. В Армении же важнейший законопроект может пройти все три чтения в Национальном Собрании в течение одной недели. Вот вам и сравнение.
Китай шаг за шагом нащупывает свой путь модернизации политической системы, который отвечал бы его культурно-историческим традициям, национальной специфике. Китай обычно заимствует чужие идеи, нормы и институты в сильно преображенном, адаптированном к своим условиям виде. Политическая демократизация по западным образцам, как показала практика большинства постсоветских стран, в том числе и Армении, не избавляет от социального неравенства, экономической нестабильности и коррупции. Китайский подход к глобализации, как и к реформированию, отличают последовательность и поступательность. Открытость внешнему миру осуществляется целенаправленно, но постепенно, шаг за шагом - как в структурно-отраслевом, так и в территориальном плане.
Модель инвестиционного климата, которую использовал Китай, давала иностранным инвесторам ощутимые преимущества перед отечественными, с тем чтобы стимулировать приток в страну передовых технологий и современного менеджерского опыта. Первой такими преимуществами воспользовалась китайская диаспора, которая стала создавать на континенте свои предприятия. Для координации ее деятельности было создано Министерство по делам диаспоры под руководством первого заместителя премьер-министра. (Будучи в Китае в составе делегации Национального Собрания, автор статьи глубоко и всесторонне изучил деятельность этого министерства и его роль в развитии современного Китая. В этой связи вызывает разочарование работа недавно созданного у нас Министерства Спюрка, которое должно заниматься жизненно важными для Армении проблемами, а не только проектами типа "Ари тун".)
В 80-х - начале 90-х гг. прошлого века иностранные инвестиции поступали в Китай почти исключительно из Гонконга, Макао и Тайваня. В 90-е гг. стали расти капиталовложения и из Японии, США, Европы, включая крупнейшие высокотехнологичные компании. В Китае созданы предприятия и филиалы 480 из 500 крупнейших транснациональных компаний. В их числе, например, все ведущие автомобилестроительные корпорации, 90 из 100 важнейших производителей товаров и услуг на базе информационных технологий. В начале 80-х на юге страны, недалеко от Гонконга были образованы и небольшие по площади специальные экономические зоны (СЭЗ). В 1988г. самой большой в стране СЭЗ стал остров Хайван. В 1990г. такой режим был представлен новому району Шанхая - Пудуну.
Китай стремится оптимизировать плюсы и минимизировать минусы глобализации. Главное здесь состоит в том, чтобы, открывая свою экономику внешнему миру, сохранить собственную специфику и суверенность. Поучительно для нас то, что Китай рассматривает глобализацию не как путь, ведущий к размыванию национальных особенностей, а напротив, как средство для возрождения китайской нации. Эта страна не только следует правилам, установленным Западом, но и стремится сказать свое слово, менять эти правила в своих интересах. Если провести параллель, то главная проблема, стоящая перед президентом Армении в идеологической области: как сочетать установку на модернизацию и глобализацию страны со сбережением традиционных ценностей и традиционной культуры.
Огромную роль в жизни китайцев стало играть конфуцианство, которое превратилось в основную мировоззренческую систему и на многие века сцементировало политическое и культурное единство страны. Поговорите с сотрудниками Посольства Китая в Армении (кстати, они прекрасно знают русский язык), и вы убедитесь, что для них конфуцианская мораль и традиционная практика духовного совершенствования - вещи неразделимые и, более того, являются чуть ли не обязательным условием успеха в дипломатии.
В отличие от нашей страны, где понятие "благо" часто индивидуалистическое, в Китае существует понятие блага как общественной ценности, и при создании бизнеса предпринимателями вполне осознанно ставится целью достижение благополучия не только семьи, рода, но и страны в целом.
О том, какое значение в современной КНР придается вопросам стратегии, узнали члены делегации Армении при встрече со своими коллегами. Как в государственных организациях, так и в крупных корпорациях существуют целые подразделения, которые занимаются разработкой стратегии и перспективным планированием. К этому стоит добавить, что руководителем крупного предприятия не может стать молодой человек, не обладающий необходимым опытом и, самое главное, особой мудростью. В отличие от нас, у китайцев, с одной стороны, отсутствует панибратство, а с другой - существует подчеркнутое уважение подчиненного к руководителю, и при этом без всякого подобострастия.
Необходимо подчеркнуть, что в развитии Китая огромную роль сыграли все три последних руководителя. Лидер четвертого поколения китайских руководителей Ху Цзиньтао - личность незаурядная. Несомненно, его вклад в возрастание роли Китая на мировой арене на современном этапе неоценим. До него Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь олицетворяли три разные эпохи китайской истории, причем каждое поколение руководителей выражало определенный этап развития страны. Сама история уготовила Ху Цзиньтао особую роль - внести свой вклад в достижение главной национальной цели - превращение страны в сильную, процветающую державу. Каждый политический деятель мечтает стать лидером. Ху - это человек, который пришел к власти для того, чтобы решить задачи данного исторического этапа развития Китая, а также, подобно Дэн Сяопину, подобрать команду пятого поколения китайских руководителей, которая сможет эффективно решать задачи будущего развития страны.
Основной вызов энергобезопасности - нестабильность на международных рынках энергоресурсов - во многом объясняется резко возросшей конкуренцией между основными моделями политической, технологической и экономической модернизации и обострившимся «идеологическим» противостоянием основных импортеров и экспортеров энергетических ресурсов. В действительности, ценовые скачки и панический страх перед лицом гипотетической угрозы временного срыва поставок углеводородов выявляет критическую значимость этого сектора для глобальной политической и экономической стабильности и устойчивого развития.
Так, абсолютное большинство экспортеров энергоресурсов рассматривают свои природные ресурсы и национальный энергетический сектор в целом как неотъемлемую часть государственного суверенитета, национальной мощи, равно как и эффективный инструмент для проведения динамичной внешней и внутренней политики. В ежегоднике «World Energy Outlook», издаваемым Международным энергетическим агентством, утверждается, что «мир стоит перед лицом двойного вызова глобальной энергобезопасности, выражающегося в возможном дефиците доступных энергоресурсов и экологическом ущербе, вызываемом чрезмерным уровнем потребления углеводородов» . Кроме того, постоянно усиливающаяся зависимость мировой экономики от импорта нефти и газа усугубляет последствия возможного прекращения поставок углеводородов и создает порой необоснованные панические настроения на мировых энергетических рынках.
Существует два основных подхода к глобализации - так называемый «вашингтонский» и «пекинский» консенсусы. В чем разница между ними? Большинство политологов и экономистов утверждают, что подход к энергобезопасти напрямую зависит от политической линии субъекта энергетической цепочки. В то время как для потребителей важна стабильность поставок, экспортеры прежде всего озабочены стабильностью цен и спроса на углеводороды. Именно этот водораздел и служит наглядным примером фундаментального различия между западными и не западными моделями модернизации и управления природными ресурсами .
Западная либеральная модель (так называемый «вашингтонский консенсус») управления сырьевыми ресурсами направлена прежде всего на устранение политических барьеров, ограничивающих доступ для иностранных инвесторов к сырью и перспективным рынкам развивающих стран и использование прямых иностранных инвестиций в качестве инструмента для эффективной приватизации нефтегазового сектора.
Теория и практика неолиберальной глобализации стали бурно развиваться с конца 1970-х гг. Их суть сводилась к либерализации торговли и цен, дерегулированию предпринимательской деятельности, всемерному сокращению хозяйственной функции государства, строго фискальной политике.
Особое значение придавалось приватизации государственной собственности и созданию возможностей для свободной купли-продажи национальных ресурсов, а позднее в центре внимания оказались вопросы стабилизации финансовой системы, сбалансированности бюджета, в частности путем форсирования экспорта. Этот пакет требований получил широкую известность под названием «вашингтонский консенсус» и был сформулирован английским экономистом Дж. Вильямсоном, бывшим вице-президентом Всемирного банка. Последний, как и ряд других западных экономистов, полагал, что рекомендации «вашингтонского консенсуса» носят универсальный характер и помогут в разработке экономической стратегии латиноамериканских стран, стран Восточной Европы, России и стран Азии . Впрочем, у него были авторитетные оппоненты на пике популярности в первой половине 1990-х гг., и остались влиятельные сторонники после громких заявлений о его кончине .
Согласно возникшей в 1970-е гг. неолиберальной модели, все барьеры в международной торговле должны быть устранены, а экономика каждой страны должна специализироваться на том, что составляет ее конкурентное преимущество. Основа основ неолиберальной финансовой архитектуры - отсутствие барьеров для перемещения капитала. Это дает международным финансовым институтам доступ на развивающиеся рынки. Поэтому фундаментом успешного развития экономики является финансовая система, поскольку она способствует перетоку капиталов из неэффективных в эффективные отрасли экономики. Прозрачная система прав собственности, институциональная перестройка системы кредитования и корпоративное управление способны обеспечить макроэкономическую сбалансированность и стимулировать экономический рост.
Одновременно с этим в ряде стран (прежде всего таких как Россия, Бразилия, Венесуэла, Индия, Иран и Китай) идет процесс выработки альтернативных сценариев глобализации («пекинский консенсус»). Они смогли сочетать жесткий государственный контроль над стратегическими отраслями национальной экономики и управленческую эффективность частного сектора.
Бывший редактор международного отдела журнала «Тайм», консультант компании «Голден Сакс» Дж. Рамо дал этому название «пекинский консенсус» . Теоремы «пекинского консенсуса», сформулированные Рамо, утверждают ценность инноваций, нацелены на «управление хаосом» с помощью повышения качества жизни, достижения устойчивости и равенства в процессе развития. Они также предполагают использование рычагов воздействия на «большие гегемо- нистские державы, способные впасть в искушение наступить на вашу мозоль» . В противоположность «вашингтонскому консенсусу» Рамо определил «пекинский консенсус» следующим образом: решительное стремление к инновациям и экспериментам, активная защита государственных границ и интересов, все более продуманное накопление инструментов асимметричных сил, в частности путем накопления валютных резервов. Таким образом, цель «пекинского консенсуса» - это экономический рост с помощью государства при обеспечении независимости и национальных интересов в условиях стабильности .
Сторонники «пекинского консенсуса» считают, что энергетические ресурсы не только должны быть государственной собственностью, но и стать одной из ключевых «опор» национальной безопасности. Кроме того, страны - экспортеры энергоресурсов пытаются установить полный контроль над тремя основными элементами «энергетической цепочки» - добычей, транспортировкой и распределением энергоресурсов. Иногда эти страны вынуждены идти на уступки «вашингтонскому консенсусу», но делают они это только, уступая сильному политико-экономическому давлению со стороны Вашингтона или Брюсселя, или тогда, когда конкретный компромисс служит их долгосрочным политическим, стратегическим и экономическим национальным интересам .
Эти государства также стремятся к реформированию сложившейся международной экономической системы или призывают к корректировке существующих механизмов, с тем чтобы они отражали новый мировой политический и экономический баланс сил. Все это не отменяет приверженности этих стран принципам, как утверждение уникальности пути развития каждой страны, обусловливающее невмешательство в ее дела, и приверженность строительству многополярного мира.
Следует отметить, что противоречия в сфере энергобезопасности наблюдаются не только в отношениях между экспортерами и импортерами энергоресурсов - разделительные линии пролегают также и внутри лагеря импортеров энергоресурсов. Так, наблюдается ряд серьезных трений в отношениях между развитыми (Северная Америка, Европа и Япония) и развивающимися (Китай, Индия) потребителями энергии, отражающий новый расклад сил на мировой энергетической арене.
С одной стороны, высокие мировые цены на углеводороды заметно усилили позиции традиционных экспортеров энергоресурсов, с другой - ряд развивающихся стран (прежде всего Индия и Китай) стали проводить ускоренную экономическую модернизацию и как следствие увеличили спрос на углеводороды и сырьевые ресурсы в целом. Нередко новые азиатские экономические гиганты напрямую обращаются к странам - экспортерам энергоресурсов и предлагают им военную, политическую и экономическую поддержку в обмен на гарантию долгосрочных поставок углеводородов.
Однако эти тенденции до сих пор полностью не осознаны руководством Международного энергетического агентства, которое продолжает оставаться закрытым элитным клубом развитых западных стран и держит «за бортом» как основных экспортеров углеводородов, таких как Россия и страны ОПЕК, так и новых импортеров энергоресурсов (Бразилия, Индия и Китай). Понимая, что большинство мировых запасов топлива находится за пределами государств - членов МЭА, бывший исполнительный директор Агентства Н. Танака предложил координировать действия МЭА с планами ключевых энергетических игроков, не участвующих в работе Агентства. Данное предложение, однако, исключает формальное членство новых государств и не способствует реальному укреплению глобальной энергобезопасности .
Россия занимает уникальное место в международной энергетической системе. С одной стороны, это - энергетическая «супердержава» с колоссальными запасами углеводородов, с другой - РФ сохраняет «энергетический нейтралитет», не являясь членом ни МЭА, ни ОПЕК. Тем не менее, «российская модель» не является исключением и во многом базируется на альтернативном подходе к глобализации («пекинский консенсус»). Использование альтернативных модерни- зационных планов не означает, что Москва не заинтересована в сотрудничестве с западным миром.
Однако часто конструктивные предложения, выдвигаемые Россией, вызывают неприятие политических и бизнес-элит ЕС и США. Так, эти страны-импортеры выражают опасения по поводу намерений стран - экспортеров природного газа координировать свои инвестиционные и производственные планы. Это, по мнению руководства ряда западных стран, может привести к резкому ценовому скачку и подорвать принцип свободной конкуренции. Одновременно с этим сторонники «вашингтонского консенсуса» не спешат принимать во внимание аргументы производителей «голубого топлива» - ведь разработка месторождений и транспортной инфраструктуры требует колоссальных финансовых затрат и, соответственно, гарантий со стороны будущих клиентов. Российский эксперт П.Б. Салин отмечает, что одной из ключевых проблем, с которой сталкиваются и Россия, и Китай, является доступ к мировой инфраструктуре принятия решений - от экономических до политических .
Для достижения поставленных целей российское руководство попыталось объединить управленческую эффективность частного сектора со стратегическим государственным контролем над ключевыми секторами российской экономики, такими как энергетика, оборонная и добывающая промышленность. При реализации подобных задач, по словам американского политолога Ф. Хилл, Россия заново изобрела себя, но не как военная супердержава, а как «энергетическая супердержава» .
В свою очередь, американский экономист К. Гадди, анализируя российские экономические преобразования, провел исторические параллели между российской действительностью и Германией начала XX в.: так, в 1914 г. кайзер Вильгельм И поставил перед ведущим немецким промышленником (и позже министром иностранных дел Веймарской Республики) В. Ратенау задачу, аналогичную целям, поставленным перед российским правительством, а именно - как создать эффективный экономический механизм, сочетающий максимально возможную управленческую эффективность частного сектора с высокой степенью государственного контроля над экономикой .
По сути, российская энергетическая политика опирается на четыре базовых принципа:
Поэтому внешнеполитические шаги российского руководства направлены на поддержание международных позиций своего энергетического сектора. Несомненно, что за спорами по поводу делимитации дна Каспийского моря, арктическими экспедициями и заявками на расширение российской эксклюзивной экономической зоны в Арктике стоят долгосрочные стратегические интересы России. Скрытая или очевидная поддержка государства просматривается и за международной экспансией российских энергетических компаний, включая обмен активами, приобретение активов, разведку и добычу полезных ископаемых, участие в инфраструктурных проектах и прямое проникновение на рынки сбыта в США, странах ЕС, Азии, Африки и Латинской Америки.
Таким образом, различие в подходах развитых и развивающихся стран (и России) к вопросам собственности, инвестиций, контроля над ресурсами, доступа к рынкам и контроля над «энергетической цепочкой» сводится к следующему. Страны - экспортеры энергоресурсов пытаются получить максимальную выгоду от торговли ресурсами, сохранить контроль над национальным энергетическим сектором и использовать «нефтедоллары» для финансирования внутренней модернизации и активной внешней политики.
ТЕМА ДНЯ ПРОМПОЛИТИКА
Смену интеллектуальной моды в глобальной экономической мысли можно считать свершившимся фактом. "Рыночные реформы, проводившиеся в большинстве развивающихся стран начиная с 1980-х годов, не оправдали ожидания",— говорится в ежегодном докладе Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД). Идеология этих реформ ограничивала "спектр инструментов стимулирования роста, доступных правительствам развивающихся стран"; последним предлагают брать пример с Китая и Вьетнама. Под эпохой "вашингтонского консенсуса" подводится черта.
Принципы "вашингтонского консенсуса" были сформулированы в 1990 году: это приватизация, жесткая монетарная политика, отказ от бюджетного дефицита, либерализация торговли, открытость для иностранных инвестиций. Подход этот стал стандартным "правильным" рецептом для решения проблем развивающихся стран и лег в основу реформ в Латинской Америке и Восточной Европе. Но рыночные преобразования не решили социальных проблем Латинской Америки; итоги реформ в России все чаще объявляются провальными; бывший главный экономист ВБ Джозеф Стиглиц объявил, что именно политикой "вашингтонского консенсуса" был порожден и азиатский финансовый кризис.
В последние годы в качестве альтернативы "вашингтонскому консенсусу" все чаще называют Китай, которому удалось добиться фантастических темпов экономического роста, избежать политической нестабильности и сохранить свою финансовую систему под суверенным контролем. Именно на Китай все чаще указывают те, кого ход реформ в России и Латинской Америке убедил, что рост экономики возможен только при участии и под контролем государства. Сегодня на их сторону встала и ЮНКТАД: правительствам нужно поддерживать инновации, усиливать промышленную политику, поддерживать выход национального бизнеса на международную арену. Весной в том же ключе высказалась и ООН.
Неверно было бы думать, что с таких позиций выступают лишь те, кому усиление роли государства в экономике несет личные материальные и политические выгоды. Увлечение "курсом на Азию" и "китайской моделью" стало международной интеллектуальной модой. В мае 2004 года Лондонским центром международной политики был опубликован доклад под названием "Пекинский консенсус", где речь идет уже не только об эффективности "китайской модели". По мнению авторов, "вашингтонский консенсус" "исходит из желания сделать счастливыми банкиров", а "пекинский консенсус" — добиться справедливого роста в интересах простых людей. Его цель — рост при сохранении независимости; отличительные черты — "решительное стремление к инновациям и экспериментам" (специальные экономические зоны), "защита государственных границ и интересов", "накопление инструментов асимметричной силы" (в виде сотен миллиардов долларов валютных резервов). Прогнозы тех, кто предрекал Китаю социальный взрыв или экологическую катастрофу, позабыты; китайская модель кажется универсальным ответом на вызовы современности.
Мода на определенную теорию развития — явление не новое. В 1950-1960-х годах популярна была концепция импортозамещения, напоминает ректор РЭШ Сергей Гуриев. Считалось, что государство должно поддержать национальную промышленность, пока она не окрепнет. Инструменты поддержки — высокие тарифы, манипулирование обменным курсом, лицензирование импорта оборудования, субсидирование кредитов и госинвестиции. В результате в 1965-1973 годах в Латинской Америке среднегодовой темп роста экономики достигал 7,4% — почти как в Юго-Восточной Азии и намного больше, чем в США. Концепция импортозамещения стала крайне популярной не только в развивающихся странах, но и на Западе, ее автор аргентинец Рауль Пребиш возглавил ЮНКТАД.
Но к началу 1980-х очевидными стали и другие последствия этой политики. Экономика латиноамериканских стран оказалась разбалансированной и неэффективной. Попытки удержать на плаву флагманов национальной промышленности и раздутые социальные программы обернулись огромными бюджетными дефицитами и гиперинфляцией (в середине 1980-х в Аргентине, Боливии Бразилии и других странах она превышала 1000% в год), съевшей весь тот скромный рост благосостояния, который поначалу принесла политика импортозамещения. Неизбежным следствием была политическая и социальная нестабильность. Между прочим, именно для борьбы с этим наследством политики импортозамещения и были разработаны принципы "вашингтонского консенсуса". Издержки "вашингтонского консенсуса" сегодня уже понятны; издержки "пекинского консенсуса" нам еще только предстоит узнать.
